Дружба двух замечательных поэтов Расула Гамзатова и Мустая Карима.
Дружба двух замечательных поэтов Расула Гамзатова и Мустая Карима.
https://www.rasulgamzatov.ru/stati/content/216-slovo-..
У нас много сказано о дружбе народов, но мало сказано о дружбе людей. Может быть, это и не нужно. Ибо ясный полдень незачем освещать горящими лампами, и нет необходимости отапливать квартиры летом. Людская дружба, так же, как правда, не нуждается в эпитетах, и ее не принято украшать словесными узорами. Особенно это не принято среди тех, кто тысячам хороших слов предпочитает один хороший поступок. Поэтому и мне трудно писать о Мустае Кариме, тем более когда надо это делать прозой.
Но и не легко молчать об этом замечательном человеке.
Как-то Мустай говорил о том, что у него три радости в жизни: дороги, люди и воспоминания. Я тоже благодарен дорогам своей жизни. На них я встретил много хороших и разных людей, доброта и дружба которых подарили мне много радости и сделали мою жизнь более цельной и совершенной. Я никогда не был беден друзьями и до сих пор встречу с каждым новым интересным человеком рассматриваю как праздник моего сердца, как опровержение моих разочарований в жизни. А у меня были горестные разочарования в друзьях, кое-кто из них попал в число бывших. Это мое состояние хорошо выразил в стихах Мустай Карим:
Целует ветер — и все больше листьев,
Срываясь, улетают от ствола.
Проходят годы — и все меньше близких
Друзей сидит у моего стола.
Как ветры годы. И не жди пощады
От их хлопот: тревожное родство!..
Иные имена остаться б рады,
Да опадают с сердца моего.
Опадают! Немало было таких, с которыми мне пришлось расстаться. Говоря словами Некрасова: «Одни друзья оставили меня, перед другими сам я запер дверь». Я всегда в этом вопросе придерживался принципа великого и вечного Омара Хайяма: «Лучше быть голодным, чем есть что попало». Но есть друзья, о которых писал Мустай:
Иные сорок заморозков встретят,
Но, и замерзнув, не слетят с ветвей.
Как не терзает ветер, как не треплет —
Они к березе приросли своей…
И мой Мустай вот уже двадцать лет находится неизменно и за праздничным столом, и у печального камина моих дум и чувств, куда я в дни радости и горя собираю самых близких и родных. С ним очень хорошо. Он никогда не мельчает. Он добрый, щедрый, правдивый, красивый. Об этом знают многие. Но если он еще кое-кому незнаком или о нем кто-то знает лишь понаслышке, я спешу рассказать о нем хотя бы коротко, надеясь, что читатели не ограничатся этим шапочным знакомством, а будут стремиться поближе узнать его — ведь он не принадлежит к тем людям, о которых лучше слышать, чем видеть. Рассказать о человеке коротко — значит рассказать о самом главном, что вас больше всего трогает в его судьбе и характере. Для меня главное в Мустае Кариме — его привязанность и любовь к людям. Он писал:
Когда кусок пути, что мне назначен,
Тот, что зовется жизнью, прохожу,
В глаза людей, как в звезды, я гляжу
И слышу: так держать, и не иначе!..
И в ясный день, и вечером морозным,
Чернее сумрак или зной лютей,
Я путь определяю не по звездам,
А — как по звездам — по глазам людей,
По радостным, печальным и серьезным…
Гляжу в глаза, чтобы с пути не сбиться,
Чтоб в песне не солгать, не ошибиться.
Да, путь Мустая Карима и в поэзии, и в жизни освещен тем добрым светом, который исходит от лиц людей, из глаз друзей. А в пути было много горестей и радостей, и он был и в том и другом случае достоин их. Поэт не бывает без ран. Раны (как бы они ни были тяжелы) он принимал без стона, награды (как бы они ни были высоки) он принимал без зазнайства. Он меньше всего принадлежал себе, а принадлежал своим друзьям, людям своей земли, родному аулу, городу, стране. Но в дни радости он бывает более одиноким, чем в горестные, печальные дни.
Я познакомился с Мустаем Каримом в одной из московских больниц сразу после войны. На больничной койке лежал тяжелобольной двадцатишестилетний красивый воин и поэт. Меня привели к нему его стихи, рассказы о нем и люди, любившие его. Их уже тогда было много. Тяжело было смотреть на участника первых боев, видевшего поле боя и в последний день войны, когда стоял сплошной лес немецких винтовок, воткнутых штыками в землю, на человека, который перенес тяжелые ранения и выходил невредимым из окружения, а теперь, прямо из похода, попал в такой неприятный «очаг», где его мучил туберкулез.
— Там, на войне, некогда было болеть. Теперь наступило для этого «немного подходящее» время, — пошутил Мустай. — Сорок недоделанных дел остается у меня, — с горечью добавил он.
— Что ты, друг, все успеем сделать — впереди жизнь. Видишь, как много у тебя друзей. Они тебя спасут, и недуг исчезнет, — говорили мы ему.
— Да, друзья меня балуют. Но я капризный… Хочу большего, хочу, чтобы они меня на руках носили. Ведь так, кажется, носят покойников?
Этот горький юмор Мустая запомнился мне на всю жизнь. Потом поэт отразил его в одном из своих стихотворений. Но благодаря жажде жизни, любви к людям и, как он сам пишет, «заботе и помощи многих друзей и незнакомых», после пяти лет борьбы с недугом он становится на ноги. «Как много знали мы вместе, как много мы видели вместе, как мечтали мы все вместе! Частица души каждого из них пройдет со мною», — писал впоследствии о своих друзьях Мустай. И в горести и радости он никогда не подводил друзей. А годы были у него полны неожиданных событий. Его нежное сердце окрепло, и сам он как-то признал, что оно огрубело и становится каменным. Но мысли о своих друзьях, любимых, о своей родной стране делают поэта снова нежным и впечатлительным, и он пишет книгу стихов «Цветы на камне», в которой есть и такие строки:
Любимая, ты помнишь об Урале,
О синих далях, о весенних днях,
О том, как мы однажды любовались
Цветами, выросшими на камнях?
У них от зноя огрубели стебли,
Перевились в колючие жгуты,
Но, венчики пахучие колебля,
Цвели все лето нежные цветы.
Когда бы сердце впрямь окаменело
Среди боев без края и числа,
Моя любовь, которой нет предела,
Цветами бы на камне расцвела.
Люди-цветы, люди-звезды — эти замечательные стихи полны любви к людям. Многие считают, что, когда решаются судьбы стран, некогда думать конкретно об отдельных простых людях. Но Мустай говорит: «Ведь не иголка человек, чтоб потеряться вдруг». События должны утверждать каждого человека, а не проглатывать его. В тяжелые дни, когда был ранен, Мустай писал: «О, я так испугался, что потеряю тебя, если вдруг навсегда замолчит мое сердце. Сам увидишь — это естественно, но вместе с тобой уходят люди, которые в тебе жили, — это страшно». Думать о людях до самозабвения, любить их до самозабвения — этим наполнено все творчество Мустая Карима.
Есть поэты со своими темами, со своими поэтическими манерами. Манеры Мустая — это его жизнь. Любовь к людям — для него это не фраза. Это колыбельная песня, которую пела ему мать. А мать пела о дружбе. О ней он и писал в своих стихотворениях. Я вижу поэта всегда в хлопотах: кого-то, несправедливо обиженного, устраивает в институт, кого-то, неправильно осужденного, помогает освободить.
Мустай Карим живет в столице родной Башкирии — Уфе. Но он меньше горожанин, а больше селянин. Каждое лето он уезжает в свой родной аул, а вместо писем присылает мне травы, травы земли Салавата Юлаева. И я был счастлив перевести на мой родной аварский язык стихи этого подлинно народного поэта. Башкирия находится на границе Азии и Европы, и Мустай Карим сочетает в себе две культуры — Востока и Запада, не противопоставляя их. Я вижу орла, тени от крыльев которого падают и на Европу, и на Азию. Никакие ветры не мешают его полету, а если дуют они, он, как и полагается орлу, летит против ветра.
Я хочу закончить эту статью стихами, которые обратил к Мустаю Кариму в минуту моего одиночества, как всегда обращаются к лучшему другу:
Это снова снега замели
Или, может, видавшие виды
На конях белогривых вдали
Из-за гор вылетают мюриды.
Шапку сняв на пороге родном,
Я стряхнул седину непогоды.
И клубятся снега за окном,
Словно годы, Мустай, словно годы.
Быстро таяли календари,
И, хоть мы не менялись для моды,
Что ты, милый мой, не говори,
Изменили и нас эти годы.
Ошибались с тобой мы не раз,
Ушибались:
хмельны и тверезы,
И прозревших не прятали глаз,
Где стояли жестокие слезы.
Помню:
на сердце камень один
Мы носили, покуда в разлуке
Был с Кавказом Кулиев Кайсын,
Переживший молчания муки.
Книгу памяти перелистай,
Распахни перед прошлым ворота,
Мы с тобой повзрослели, Мустай,
И мельчать мы не будем, как кто-то.
Головам нашим буйным, седым
Дерзких помыслов предана свита,
Мы уверенно в седлах сидим,
Коням падавшие под копыта.
На снегу раздуваем костер,
Сторонимся сердец осторожных
И не в каждый кидаемся спор:
Слишком много их — пустопорожних.
Любоваться собой недосуг,
Нас зовет и торопит дорога,
Не о славе — о слове, мой друг,
Позаботимся нежно и строго.
Поклоняясь любви и уму,
Дышит время высокого лада,
Сами знаем мы что и к чему,
И вести нас за ручку не надо.
То окована стужей земля,
То бурлят ее вешние воды,
Наши лучшие учителя —
Это годы, Мустай, это годы.
Пишет нам из больницы в письме
Боль, стихающая под бинтами,
Грешник, кающийся в тюрьме,
Исповедуется перед нами.
Пишет пахарь и сеятель нам,
Не уйдешь от прямого ответа.
Годы мчатся под стать скакунам,
Оседлала их совесть поэта.
Скоро песни вернувшихся стай
Зазвенят над разбуженной чащей,
Хорошо, что ты рядом, Мустай,
Верный друг и поэт настоящий!
“Творчество Расула Гамзатова – явление изумительное, – пишет народный поэт Башкортостана Мустай Карим. – Оно – радостное открытие неведомого и удивительно близкого мира души аварского народа. Он воспел такие думы и порывы своей земли, которыми живут и другие люди, в других городах и долинах. Особенно радостно бывает узнавать у других народов те обычаи и традиции, тот опыт и те чаяния, которые близки твоему народу…
Расул Гамзатов с самого начала понял эту истину. Он воспевает те черты своего народа, которые сближают его с другими, а не отдаляют. И поэтому его творчество стало близким, нашим…”
Крепкая дружба связывала Расула Гамзатова и Мустая Карима. “Хорошо, что ты рядом, Мустай, верный друг и поэт настоящий!” – воскликнул однажды Расул.
Гамзатов бывал в Башкортостане, гостил у Мустая Карима в его родном ауле Кляш, стоял у подножья Девичьей горы, спускался к тихому озеру Акманай. Родичи и земляки башкирского поэта прониклись уважением к поэзии, уму и личности дагестанского поэта.
“О творчестве Гамзатова писали и пишут много и достойно, – рассказывал Мустай Карим. – Я хочу добавить только несколько штрихов к картине, имя которой – народная любовь к поэту.
В каких краях Башкирии я не бываю, повсюду, после обычных расспросов о житье-бытье, я слышу имя моего друга:
– Есть ли вести от Расула?
– Есть, – говорю я, – иначе бы я был грустен”.
Расул Гамзатов никому не давал повода грустить. В день восьмидесятилетия, в 2003 году, тяжело больной, он продолжал работать и признался в интервью:
– Не писать стихов – это самое суровое наказание, которое может выпасть на мою седую голову. Поэтому использую каждый час, отпущенный мне всевышним, чтобы оставить на бумаге новые строки. Только что закончил работу над поэмой “Время и дороги”. О чем она? О жизни. Можно сказать, былое и думы.
Расул Гамзатов был больше чем поэт. Вот как он передает содержание беседы при встрече с тогдашним главой государства Владимиром Путиным:
– Разговор был серьезным. Говорили о Чечне, о ситуации в арабском мире. Сказал о наболевшем. В частности, о том, что в советские времена религия была отделена от государства. Теперь церкви и мечети к нему присоединили, зато отделили культуру и искусство. Как трудно стало издавать книжки или пробиваться на театральные подмостки, если нет финансовых покровителей. Кажется, он воспринял мои слова.
Мне неизвестно, написал ли мемуары Расул Гамзатович. Если создал, то там, несомненно, отразился эпизод, как он и Мустай Карим побывали в гостях у опального Вячеслава Михайловича Молотова. Рассказ об этом самого Мустая Карима мы постараемся передать своими словами, поскольку он занял бы много места.
В марте-апреле 1966 года состоялся XXIII съезд КПСС. Накануне открытия съезда вечером в гостиницу “Минcк”, где жил делегат Мустай Карим, позвонил Расул Гамзатов.
– Давай к одному человеку в гости поедем, – говорит.
– Куда? К кому? А приглашали?
– Нет, без приглашения. Мы с ним в больнице целый месяц в соседних палатах лежали. Поедем, как здоровье, узнаем.
– Кто же это?
– Молотов.
В то время Молотов, участник “антипартийной группы”, был уже давно отстранен от всех высоких должностей. Имя его год от года поминалось все реже. Однако интерес к этой личности не пропал, в стране он считался умным и основательным. Конечно, встречи с ним в определенных органах не одобрялись.
Вспоминает Мустай Карим:
“Нас встретил 76-летний крепкий старик и таких же лет живая, быстрая в движениях, худощавая старушка. Белое лицо Вячеслава Михайловича казалось несколько одутловатым, лоб стал еще выше и еще шире, но волосы не совсем поседели.
Открытость и привлекательность хозяйки быстро помогли освоиться. Хозяин сдержан, своих чувств не высказывает, но, судя по поведению, гостям рад. Сели. О житье-бытье, о здоровье расспросили. О себе мы сообщили, что делегаты съезда. “Хорошо… хорошо, – одобрил Молотов”. – Но никаких чувств на лице не отразилось…
Полина Семеновна Жемчужина и нас слушает, и по столу хлопочет, и в разговор словечко вставить успевает:
– А ты, Расул, заранее не предупредил, вот хозяйку в неудобное положение и поставил. Ничего у меня на стол нет, кроме как всухомятку.
Она быстро накрыла к чаю. Стол, действительно, не из богатых: хлеб, сыр, тонко нарезанная колбаса и большая коробка конфет. Из маленького бочонка, который, оказывается, Расул принес в прошлый раз, налили в графин вино, Вячеслав Михайлович сходил в соседнюю комнату и вынес бутылку знатного французского коньяка.
– На Новый год один знакомый дипломат несколько бутылок прислал. Выходит, и на вашу долю осталось.
– И конфеты оттуда же, – вставила хозяйка.
И вино, и коньяк Молотов пил с ними вровень. От рюмки к рюмке наши языки становились все вольней, все резвей, а у него как был на тормозах, так и остался. Ни у мужа, ни у жены даже словечка жалобы не вырвалось… Когда разговор житейских дел коснулся, узнали мы, что сам Молотов 80 рублей пенсии получает, Жемчужина – 120.
– На шее у Полины сижу, – пошутил хозяин. И – уже серьезно: денег нам двоим вполне хватает…”……
Подробнее: https://ufa-gid.com/ocherki/kak-rasul-i-mustay-byli-v..
