Муниципальное автономное учреждение культуры
«Чишминская районная межпоселенческая библиотека»
муниципального района Чишминский район Республики Башкортостан

Источник: Чишмы – край светлых родников: научно-справочное издание/ Редкол.: Р.М. Асадуллин(гл.ред) Г.Т. Хусаинова (авт.-сост., отв. ред.) Г.А. Юмагулов и др. – Уфа: Восточная печать, 2004.- 320с. ил.

Чишминский край с древности до XIX в. Первые люди, охотники-неандертальцы, на Южном Урале появились около 100 тыс. лет назад. Территория Приуралья представляла собой в то время при ледниковую лесостепь, по просторам которой бродили, судя по многочисленным находкам ископаемых костей, стада мамонтов и гигантских оленей, по долинам паслись табуны диких лошадей, в прибрежных зарослях можно было встретить шерстистого носорога, а в горных пещерах устраивали себе логовища гигантские мед­веди и саблезубые тигры. Охотиться на этих могучих животных можно было только коллективно, с помощью загонов и ловчих ям, поэтому пер­вые насельники Южного Урала жили не отдельными семьями, а больши­ми группами – раннеродовыми общинами. Свои поселения первобыт­ные охотники устраивали по берегам рек и озер.

Находки на немногочисленных поселениях палеолитической эпохи на Южном Урале показывают, что древние охотники обладали целым набо­ром разнообразных каменных орудий, каждое из которых имело вполне определенное назначение.

Суровые зимы приледникового Урала неандертальцы смогли пережить благодаря тому, что умели добывать и поддерживать огонь, строить утепленные жилища и изготавливать меховую одежду. Поэтому даже в эпоху последнего глобального похолодания (70 — 30 тыс. лети назад), когда ледник вновь пошел в наступление, Южный Урал не толь оставался зоной человеческого обитания (ойкумены), но и, судя, по количеству выявленных археологических памятников, население в рентой даже увеличилось. В эпоху позднего или «верхнего» палеолита (30-10 тыс. лет назад), кроме стоянок на берегах рек и озер, которые, по-видимому, являлись сезонными поселениями первобытных охотников, на Южном Урале появляются обитаемые пещеры и гроты. Следы жизни древних людей в виде орудий труда, расколотых костей животных, останков очагов-кострищ были найдены в Идрисовской и Усть-Катавской пещерах на реке Юрюзань. В Смеловской пещере, помимо кремневых отщепов и костей животных, известный российский археолог и первом открыватель палеолитических древностей на Южном Урале профессор О.Н. Бадер обнаружил ожерелье из просверленных тальковых пластинок прямоугольной и овальной формы.

В культуре верхнепалеолитических племен по-прежнему преобладали каменные инструменты и оружие, предназначенное для охоты. Вместе с тем контакты с азиатскими пришельцами позволили кроманьонцам освоить новый, более эффективный способ изготовления каменных орудий..

Орудия и способы охоты становятся более совершенными. Использование копьеметалок –  деревянного приспособления в виде крючка для вязания – увеличивало дальность полета копья и позволяло поражать; добычу па большом расстоянии (поражающая способность копья, брошенного рукой, составляет не более 14 м, с помощью копьеметалки – два раза больше). С изобретением каменного и костяного гарпуна активизировалось рыболовство, что разнообразило рацион питания, благотворно, но сказываясь на физическом развитии человека. Охота становится боя специализированной: если в приполярных районах охотились и преимущественно на северных оленей, то в более южных – на мамонта.

Появление долговременных стоянок со следами очагов и производства каменных и костяных орудий, следы утепленных жилищ с очагами внутри свидетельствуют о том, что в позднем или «верхнем» палеолите развивается оседлость, складывается домашнее хозяйство, совершенствуются и усложняются формы общественной жизни.

10 тыс. лет назад началось всеобщее потепление климата земли, и холодная эпоха плейстоцена, на которую приходится период древнего каменного века в человеческой истории, уступила место новой климатической! эпохе — голоцену.. По мере потепления на Евразийском континенте расширялась тер­ритория, занятая лесами, интенсивное таяние ледников поднимало уровень мирового океана, и моря наступали на сушу, затопляя низкие побережья и долины рек. С изменением климата, а также вследствие усиленной охоты изменялся состав фауны. Постепенно исчезают мамонты, шерстистые носороги и гигантские олени, а их место занимают представители лесных млекопитающих, водоплавающая и боровая дичь. Прежние, изобретенные еще неандертальцами, способы добычи пищи становились несостоятель­ными, и перед человеком встала задача интенсивного поиска новых форм и методов хозяйствования. Материальные предпосылки в виде развитой каменной и костяной индустрии для решения этой задачи уже имелись, адаптированные к новым климатическим и экологическим условиям, они и определили содержание новой культуры мезолита или «среднего каменного века», названного так потому, что эпоха эта следовала за древ­ним каменным веком – палеолитом, который характеризовался охотой на стада животных, и предшествовала появлению в Восточной Европе земледелия, свойственного для нового каменного века   – неолита:

Продолжавшийся только от 10 до 5 тыс. лет назад мезолит, с точки зрения человеческой истории был кратким мгновением. Но для населения Евразии и Южного Урала это был поистине революционный период, в течение которого племена региона совершили переход от присваивающих форм хозяйства к производящим — скотоводству и земледелию.

Ныне известны более 40 мезолитических стоянок и поселений, расположенных как в Приуралье, так и в Зауральских районах современ­ного Башкортостана. Сообразно с тогдашним уровнем рек и озер стоян­ки и поселения расположены на высоких, как правило, третьих надпой­менных террасах. Приуральские стоянки (Давлекановская и Михайлов­ская) найдены по берегам реки  Дёма.

Хозяйство мезолитических племен Южного Урала по-прежнему оставалось охотничьим. К концу мезолитической эпохи, повсеместно в Европе, развивается дополнительная отрасль хозяйства – рыболовство. Оновным оруди­ем рыбной ловли были сети, изобретенные в это же время. Найденные при раскопках остатки сетей показывают, что плелись они из раститель­ных волокон и снабжались каменными грузилами. Промышлять такой сетью можно было только с помощью лодок, остатки которых также най­дены на многих мезолитических стоянках Европы. Для изготовления ло­док были изобретены дополнительные орудия: топор, тесло, долото.

Переход к неолитической культуре в разных районах Евразии осуществлялся по-разному и в разные сроки, примерно 5 тыс. лет назад, сообразно с местными природно-географическими условиями и хозяйственными традициями. В частности, на Урале, где не произрастали пригодные для домашнего культивирования злаки, местные охотники и рыболовы иска ли альтернативный источник питания в приручении животных. Су­дя по результатам исследований известного археолога Г.Н. Матюшина, у населения Южноуральской лесостепи скотоводческий тип хозяйства стал складываться достаточно рано. В неолитическом слое Давлекановского поселения содержатся кости домашних животных — лошади и крупного рогатого скота. Позже к ним добавляются и кости мелкого рогатого скота. Видовой анализ костей домашних животных показывает, что неолитическим племенам Южного Урала были известны практически все виды домашних животных, кроме свиньи.

Не исключено, что неолитические племена региона пытались занимать­ся и земледелием. Во всяком случае, при раскопках неолитической сто­янки Стрелка под Екатеринбургом, где в торфяном слое прекрасно сохра­нились многочисленные деревянные предметы, были найдены мотыги из рога и палки-копалки с упором для ноги. Впрочем, обитатели лесной по­лосы Южного Урала и Приуралья и в эпоху неолита продолжали жить преимущественно за счет охоты и рыболовства. Основным промысловым животным был лось, кости которого в большом числе найдены практиче­ски на всех неолитических поселениях региона. Более того, лось, по-ви­димому, являлся субъектом магических культов, о чем свидетельствуют изображения лося в виде костяных фигурок, рисунков на камнях и гли­няных сосудах. Охотились также на оленя, медведя, дикую козу, бобра, белку и различную водоплавающую птицу.

Основным орудием охоты, по-прежнему, оставались лук и стрелы. Многочисленные, тщательно обработанные кремневые и яшмовые наконечники стрел, — обычная находка на неолитических поселениях Ура­ла. Лесного зверя охотники били также копьями и дротиками, а на озе­рах и реках промышляли на лодках-долбленках, остатки которых и прекрасно выделанные весла найдены на упомянутых уральских тор­фяниках.

Одним из характерных признаков культуры эпохи неолита было изобретение глиняной посуды. Самые первые глиняные сосуды на Урале использовались, ве­роятно, как тара.

По характеру и манере нанесения орнамента глиняная посуда эпохи неолита на Южном Урале четко делится на две группы: приуральскую (бассейн реки Белой) и зауральскую. Сосуды первой группы украшали частыми оттисками гребенчатого штампа, расположенными преимущест­венно в виде вертикальных зигзагов, идущих от горловины сосуда к его днищу. Фрагменты именно таких сосудов были собраны археологом К). Д. Морозовым на стоянке, расположенной на правом берегу реки Дёма, в окрестностях села Караякуп. Вместе с ними были найдены кремне­вые ножевидные пластины, наконечники стрел и дротиков, каменные грузила для сетей. Аналогичные находки сделаны археологами на неоли­тических Кучумовской стоянке, Нижнехозятовской стоянке, Новомихайловской стоянке.

На краю Караякуповский стоянки были обнаружены остатки трёх захоронений, относящихся к неолитической эпохе. Правда, археологам удалось зафиксировать только плохо сохранившиеся черепа, но рядом с ними находились подвескиукрашения, изготовленные из сланца, кости и ракушки с отверстиями для подвешивания. Большинство под­весок имеет форму заострённого листа, а две выполнены в виде фигур уточек.

Большинство современных исследо­вателей приуральские племена, по ос­новным показателям их культуры, рассматривают как восточную периферию протоевропейской этнокультурной общ­ности эпохи неолита. В этническом от­ношении О.Н. Бадер считал приураль­ских неолитических охотников древни­ми финнами.

Караякуповская стоянка датируется IV —III тысячелетиями до н.э. По археологической периодизации     это уже эпоха энеолита, то есть, переходная эпо­ха от каменного к бронзовому веку. Бронза — сплав меди и олова при оптимальном соотношении 9:1. По сравне­нию с чистой медью, из которой изготав­ливались первые металлические орудия, имеет множество преимуществ: более низкая температура плавления, высокая твердость, меньшая вероятность появле­ния трещин при плавлении. Основное неудобство сравнительная редкость олова, но оно было быстро преодолено организацией широкой и масштабной торговли этим металлом. Такая торгов­ля скоро повлекла за собой быстрое рас­пространение идей и технологических новшеств, поэтому именно в эпоху бронзового века одни и те же или очень сходные тины вещей на обшир­ных просторах Евразии получают ши­рокое распространение. Формы этого распространения были самые различ­ные, но доминировали все-таки тор­говый обмен и миграции.

В новейших исследованиях археологов, занимающихся проблемами бронзового века на Южном Урале, показано, что во второй четверти II тысячелетия до н.э. регион подвергся двойному вторжению племен, пришедших практически одновременно с востока и запада. Первую волну завоевателей составляли сложившиеся в предгорьях Алтая, на границе сибирских лесов и лесостепи, племена металлургов и коневодов-всадников. Вооруженные прекрасными бронзовыми топорами-кельтами, массивными кинжалами и копьями с широкими листовидными наконечниками, защищенные панцирями из костяных пластинок, летом па лодках, зимой на лыжах, зацепившись вожжами за взнузданного коня, алтайские металлурги-всадники стремительным броском преодолели просторы Западной Сибири и, перевалив через Урал, в XVII —XVI вв. до н.э. появляются в лесах Прикамья. Местное население, находящееся еще, по сути, на ста­дии неолита, не могло сопротивляться пришельцам, наводящим на аборигенов ужас своим оружием и конями, поэтому очень скоро огромные пространства волго-камских лесов, от низовьев Камы до устья Оки, ока­зались в руках сибирских мигрантов. Но здесь возникает второй вопрос — почему родившиеся в сибирской лесостепи металлурги-коневоды не пошли по привычной для них ланд­шафтной лоне, а двинулись искать «новую родину» в лесах и болотах Западной Сибири? На этот вопрос ответить проще: по евразийской лесо­степи и это же время, но с запада на восток шел миграционный поток пле­мен, входивших в индоевропейскую этнокультурную общность. В военном отношении они ничуть не уступали, а в чем-то даже и превосходили алтайских всадников, поскольку не только были вооружены бронзовым оружием, но и   имели   боевые колесницы эти   «танки   древности». В авангарде индоевропейской миграции на территорию современного Башкирского Приуралья приходят племена — носители абашевской археологической культуры. По мнению уфимского археолога B.C. Горбунова, абашевские племена составляли восточную периферию европейского этнокультурного мира, представленного многочисленными, но родствен­ными между собой археологическими культурами Украины, Молдовы, Причерноморья, бассейна Нижнего и Среднего Дона, своим происхож­дением связанные с Балканами и Средиземноморьем и входившими (по Определению Е.Н. Черныха) в Балкано-Карпатскую металлургическую провинцию. При всем их многообразии культуры они объединялись вы­соким уровнем развития металлургического производства и стандартизи­рованным ассортиментом бронзовых изделий.

Отличаясь высокой мобильностью и хозяйственно-культурной активностью, «абашевцы» за короткий срок заняли лесостепные районы современного Башкортостана, наиболее плотно концентрируясь в бассейнах рек Ик, Дема и по правобережью среднего течения реки Белой. Опередив, таким образом, сейминско-турбинские племена, они перекрыли им путь в Приуралье и заставили уйти  за Каму и далее в Среднее Поволжье.

На территорию Приуралья абашевские племена пришли со сложившимся хозяйственно-культурным типом, основу которого составляли пастушеское скотоводство и металлургия бронзы. В Башкирском Приуралье археологами выявлены и исследованы более 30 абашевских поселений. Все они расположены на невысоких надпойменных террасах и имеют большую площадь. Обитатели этих поселков жили в типичных для евра­зийской лесостепи каркасных домах, стены которых, сооруженные из плетня или жердей, опирались па жесткий бревенчатый каркас. Обогре­вались такие жилища несколькими очагами-кострищами, здесь же, в зем­ляном полу, рыли хозяйственные ямы-погреба для хранения продуктов.

Анализ костных остатков с поселений абашевской культуры показыва­ет, что охота и рыболовство в их хозяйстве существенной роли не играли. Даже самые тщательные поиски не выявили каких-либо следов культур­ных злаков. Это привело исследователей к выводу о том, что и в Приура­лье «абашевцы» оставались преимущественно скотоводами. В домашнем же стаде, судя по находкам костей, преобладали крупный и мелкий ро­гатый скот, затем шли лошадь и свинья. Пасли стада в поймах, по мере истощения пастбищ отгоняя их все дальше от поселков. Следы сезонных пастушеских стоянок в виде находок обломков глиняных сосудов и кос­тей животных в большом числе известны по берегам Белой, Демы и их притоков.

Подобные поселения и расположенные рядом с ними могильники B.C. Горбунов трактует как своеобразные форпосты или торгово-ремесленные фактории, откуда абашевская экспансия распространялась дальше на восток, вплоть до Алтая. На этих факториях сходились пред­ставители  разных абашевских племен, о чем, по мнению исследователя, свидетельствует многообразие погребального обряда южноуральских могильников абашевской культуры.

По своему облику абашевские могильники – типичные для индоевропейцев эпохи бронзового века курганные некрополи, состоящие я земляных насыпей, каждая из которых содержит от 1 до 3 могил. По конструкции курганных насыпей среди приуральского абашевского населе­ния можно выделить, по крайней мере, четыре племенных группы. Одна из них хоронила своих умерших под простыми земляными курганами круглой или овальной формы. Современные их размеры очень небольшие (не более 50 — 60 см. в высоту и диаметром не более 10 м.), но три с по­ловиной тысячи лет назад, сложенные из дерновых блоков, они выглядели достаточно внушительно, напоминая своим видом ступенчатые пирамиды. Другая группа по основанию курганов сооружала кольцевые оградки из плоских каменных плит, вертикально врытых в землю, третья окружала курганы оградкой из вертикально вкопанных столбов, а четвертая — узким и неглубоким ровиком. Все эти курганы присутствуют ют на одних и тех же могильниках (Ябалаклинском, Новоябалаклинском, Чукраклинском), свидетельствуя о том, что могильники эти были общеплеменными кладбищами.

Точно так же различаются и внутренние конструкции могил: больше половины из них обычные прямоугольные ямы, иногда перекрытые) настилом из досок или нескольких каменных плит, чуть реже встречаются могилы, стенки которых облицованы досками или каменными плитами, и в единичных случаях встречаются могилы-склепы, облицо­ванные и  перекрытые каменными  плитами.

Целых человеческих костяков в абашевских погребениях Южного Приуралья найдено очень мало. Судя по ним, умерших укладывали на дно могилы на спину с подогнутыми ногами, коленями вверх. В боль­шинстве же могил найдены отдельные, разрозненные кости человеческих скелетов. Долгое время среди археологов господствовало мнение, что эти могилы были ограблены еще в древности и грабители в поисках ценно­стей разворошили человеческие кости. Но в последние годы исследовате­ли все чаще стали обращать внимание на то, что в таких «разграблен­ных» могилах остаются нетронутыми глиняные сосуды, поставленные туда в момент погребения, и бронзовые вещи, положенные вместе с умершим. Сумма подобных фактов позволила ученым сделать вывод о том, что, вероятнее всего, мы имеем дело с обычаем частичного или вторична го захоронения, когда тело покойного какоето время после смерти ле­жится на открытом воздухе, пока солнце, ветер, дикие звери и птицы га освободят его от мягких тканей, после чего в могилу помещаются только кости. В своем классическом виде этот обычай позже господствовал у по­клонников бога Ахура-Мазды в древнем и средневековом Иране.

Первые носители срубной культуры появляются в Приуралье, как показывают результаты работ уфимского археолога Ю.А. Морозова, основ­ного исследователя этой культуры на Южном Урале, еще в XVI — XV вв. до н.э., то есть, в то самое время, когда абашевцы активно прокладывали себе дорогу на восток, к алтайским медным руд­никам. А в XIV —XIII вв. вся степь и лесостепь от Волги до предгорий Южного Урала была уже плотно освоена срубными племенами. Только на территории современного Башкорто­стана к настоящему времени выявлено более 300 поселений и 100 могильников срубной культуры. Обладая идентичным хозяйственно-культурным типом, носители срубной культуры в Приуралье селились на тех же местах, что и предшествующие им «абашевцы» (Ю.А. Моро­зов считает, что срубные племена вытеснили абашевцев из приуральской лесостепи), поэтому многие срубные поселения как бы «перекрыва­ют» абашевские: на территории Чишминского района это очень наглядно представлено на Ябалаклинском поселении, исследованном ар­хеологом Р.А. Нигматуллиным в 1976 г. По своему характеру и предназначению это были стационарные поселки, обитатели которых жи­ли в больших (до 200 м²) бревенчатых или каркасных наземных домах. Здесь же находи­лись крытые загоны-хлевы для скота и метал­лургические мастерские. Состав стада также не отличался от абашевского: преобладали круп­ный и мелкий рогатый скот, лошадь и свинья. Корм на зиму заготавливали с помощью специ­альных широких серпов-косарей, которые отли­вали   из бронзы в каменных формах.

Здесь же, на поселениях, металл не только обрабатывали, но и выплавляли. Химический анализ бронзовых изделий срубной культуры Приуралья показывает, что источником сырья для срубных металлургов являлись приуральские медистые песчаники, что, впрочем, не исключало приобретение сырья у соседей с востока.

Свои первые могильники срубные племена Приуралья также устраи­вали на местах могильников абашевских племен. Особенно показателен в этом отношении Ябалаклинский курганный могильник, северную часть которого составляют абашевские курганы, к которым с юга, не нарушая их, были «пристроены» курганы срубной культуры. Отличительной осо­бенностью срубного погребального обряда является поза погребенного. Своих покойных носители этой культуры складывали в большие прямо­угольные ямы, головой на север, на левый бок с согнутыми в коленях ногами и сложенными перед лицом руками (в так называемой позе «адорации» — молитвенного поклонения). Перед лицом погребенных ста­вили по одному, а часто и по два глиняных сосуда: плоскодонные горш­ки или банки, украшенные орнаментом в виде зигзагов, треугольников, елочек, ромбов, наклонных коротких линий, крестов, выполненных резь­бой или оттисками зубчатого штампа.

Часто  погребенных  сопровождали   личные  вещи         украшения  из бронзы: подвески, браслеты, перстни, бронзовые ножи-кинжалы, топоры кости. В одном из курганов Ябалаклинского могильника было найдено бронзовое украшение — накосник, состоящий из листовидных и круглых бляшек-подвесок, украшенных   стилизованной  свастикой.   А   в   кургане Петряевского    могильника найдено  костяное навершие булавы, украшенное орнаментом характерны для изделий  Микенской цивилизации   на Балканском полуострове.

В  последние  иска II тысячелетия до н.э. носители срубной куль­туры в массе своей покидают Приуралье. Оставляя обустроенные по­селки    и могилы   предков, они го своим скарбом и  многочисленными стадами   уходят ни юг, в степи, на свою древнюю прародину. Причи­ной этого миграционного толчка послужило ухудшение климатических  условий   в   Восточной  Европе, начавшееся в середине II тысячелетия до   н.э.   В   это   время, но данным палеогеографии    и    палеоклимато­логии, на  Урале  и   в  Приуралья становится холоднее и суше: меле­ют реки, питавшие обширные пой­менные луга, чахнут и сокращают­ся   рощи    и перечески, изменяется состав флоры и   фауны, становясь все более степным.

В I тысячелетии до н.э. (по археологической периодизации эпоха раннего железного века) Южное Приуралье было заселено племенами, входившими в два крупных этнокультурных и языко­вых массива – индоиранский и финно-пермский (или финно-угорский?). К первому относились кочевые племена савроматов и их потомков сарматов, являвшиеся составной частью обширного коче­вого мира Великого пояса Евразий­ских степей, простиравшегося на тысячи километров от Забайкалья на востоке до Дуная на западе. Ко второму – оседлые племена дельней, скотоводов  и   охотником, носители ананьинской, караабызской и пьяноборской археологических культур, являвшиеся предками современных финно-пермских народов Прикамья и Приуралья. Границей между ними на территории Башкир­ского Приуралья являлась река Белая.

Трудно пока сказать – где и когда произошло превращение полуосед­лых пастухов и металлургов в скотоводов-кочевников. Археологи В.В. Дворниченко и В.А. Кореняко, например, считают, что началось это уже в эпоху бронзового века и   для степей Волго-Уральского региона выражается в отсутствии здесь археоло­гических памятников переходного от бронзового к раннему железному веку периода. Как показывают многолетние археологические исследования, уже в VI в, до н.э. в степях Нижнего Поволжья кочевали племена савроматов, сложив­шиеся, как считает большинство современных исследователей, на основе носителей срубной культуры. Правда, существует и более романтическая версия происхождения савроматов, высказан­ная еще н V в. до н.э. древнегреческим историком — «отцом истории» Геродо­том Галикарнасским. По этой версии, савроматы потомки скифских воинов и плененных ими легендарных жен­щин-воительниц — амазонок. От своих родителей савроматы, как пишет Геро­дот, освоили скифский язык, правда, искаженный, поскольку амазонки так и не научились правильно говорить по­-скифски.

В этой этногенетической легенде наи­больший научный интерес представляет сообщение о языковом родстве скифов и савроматов, опираясь па которое немецкие ученые-языковеды Мюллендорф и Миллер еще в XIX в. создали стройную теорию ираноязычности скифов и савроматов, и по сей день господствующую в мировом языкознании.

В середине I тысячелетия до н.э. Южноуральские степи явились ареной столкновения и взаимодействия двух групп кочевых племен, пришедших сюда с противоположных концов Великого пояса Евразийских степей. С за­пада в Волго-Уральское междуречье и к южным отрогам Бугульминско-Белебеевской возвышенности прикочевывают собственно савроматы. Их курганы отличаются сравнительной простотой обряда: захоронения совершались к простых прямоугольных могилах, глубиной до 1,5 м, над которыми возводили относительно небольшие земляные курганы. Контактируя со скифа­ми (и, возможно, будучи их генетическими родственниками), савроматы приносят с собой в Приуралье и некоторые заимствованные у скифов эле­менты материальной культуры: бронзовые плоские наконечники стрел лис­товидной формы с коротким когтевидным шипом на втулке, бронзовые дос­пехи и бронзовые зеркала, изготовленные в мастерских древнейшей гречес­кой колонии на берегах Черного моря – города Ольвии. Отличительной особенностью этих зеркал является невысокий бортик по краю диска и длинная прямая рукоять, украшенная фигуркой изготовившейся к прыжку пантеры, оленя, головкой барана или фантастического животного – гри­фона. Проследив распространение подобных зеркал по территории степной Евразии, археолог Н.Л. Членова реконструировала маршрут описанного Геродотом торгового пути, ведшего из Ольвии через степную Скифию и Савроматию до Южного Урала (Рифейских гор), где обитали «стерегущие золото грифы» и откуда это золото поступало в ювелирные мастерские гре­ческих городов Причерноморья в обмен на украшения, ткани и вино.

Однако наиболее важным заимствованием, благодаря савроматам, получившим быстрое и самое широкое распространение, но всему востоку Евразийских степей, были железные мечи-акинаки. По мнению большинства современных исследователей, сами скифы начали изготавливать и применять подобные мечи только после своих походов в Закавказье Малую Азию в VII в. до н.э., где они, очевидно, и восприняли идею прототипы этого оружия.

Меч-акинак с длиной клинка от 50 см. до 1 м. был очень аффективным колюще-рубящим оружием ближнего боя. Судя по батальным сне золотых изделиях из скифских курганов, акинаками   были  вооружены как всадники, так и   пехотинцы. Носили   их в ножнах, украшенных» таллическими бляшками-накладками, подвешенными   к поясу справа и, слева. Причем короткие акинаки   носили   на правом боку и тогда, выхватив меч из ножен, рука уже оказывалась отведенной для нанесения резкого колющего удара снизу, а длинные       на левом боку, и рука с мечом, описав полукруг, наносила рубящий удар сверху.

Приуральские степи  являлись пограничным районом, где осуществлялись контакты между савроматами   и   прикочевавшими  из Приаралья саками. В целом хребты Южною Урала и  продолжающие их горы Мугоджары явились естественной границей между сакскими савроматскими   кочевьями.  Граница эта была условной и   не препятствовала взаимообогащению и    дополнению двух   культур.

Сочетание военно-политического опыта и возможностей сакскнх племен и присущего уграм знания природно-географических условий Южно) уральского региона (носители саргатской культуры в IV в. до н.э. плот­но освоили северо-восточные районы современного Башкортостан в бассейне рек Ай и Юрюзань) позволило сарматам – «прохоровцам» доминирующей этнополитической силой в степях Южного Урала в IV – III вв. до н.э. В это время сарматы начинают перемешаться па запади) широко растекаются по приуральской степи, а по бассейну среднего течения реки Белой заходят вглубь лесостепного Приуралья. В местах своих постоянных кочевий сарматы оставляли стационарные, из нескольких де­сятков насыпей курганные могильники. Правда, территория современного Чишминского района, расположенная на северо-восточных увалах Бугульминско-Белебеевской возвышенности и в те времена изрядно залесённая, оставалась за пределами сарматских кочевий. Исключение составляет единственный пока Чукраклинский курган, исследованный Г.И. Матвее­вой в 1967 г. Там было найдено парное захоронение, сопровождавшееся глиняными сосудами и бронзовыми  наконечниками стрел.

В конце I тысячелетия до н.э. территория Южного Приуралья запустевает: сарматы – «прохоровцы» уходят отсюда на запад. Пришедшие им на смену кочевые племена сармато-аланов практически не выходили за естественные границы степной зоны и в центральных районах современно­го Башкортостана их памятники  не известны.

Ситуация начинает меняться в конце IV в. н.э., когда по степям Восточной Европы с востока на запад прокатывается волна Великого переселении народов, начатого гуннскими (хуннскими) племенами на Алтае и к Монголии.

Следов пребывания собственно гуинов-хуннов на территории современного Башкортостана пока не обнаружено. Ныне на обширном пространстве восточноевропейских степей от Волги до Днепра выявлено чуть более 40 погребений, интерпретируемых археологами как гуннские. Тем не менее, Южный Урал не остался в стороне от глобальных этноисторических процессов, связанных с эпохой Великого переселения народов. В се­редине I тысячелетия н.э. в Приуралье проникает несколько групп новых для этого региона племен, своим происхождением не связанных ни с capмагами, ни с оседлыми финно-пермскими племенами лесного Прикамья и Приуралья. Продвижение пришельцев в регион, очевидно, шло вдоль западных склонов Бугульминско-Белебеевской возвышенности, по долине Камы и далее на север, в леса Пермского Прикамья. Часть мигрантов от устья реки Белой повернула на восток и дошла до устьев Дёмы и Уфы (Караидели). Здесь, на территории Уфимского, Кармаскалинского, Бла­говещенского и Бирского районов современного Башкортостана выявле­на и научена большая группа археологических памятников, объединенных в турбасминскую археологическую культуру. Экологическая и ланд­шафтная среда Приуралья для «турбаслинцев» была непривычной, по­этому они и заняли довольно ограниченную территорию в среднем тече­нии реки Белой, имея своими ближайшими соседями оседлых фишю-пермяков – предков современных удмуртов обитавших тогда в лесах бельско-уфимского междуречья. Закрепиться в Приуралье турбаслинским племенам не удалось, поскольку па рубеже VI —VII вв. н.э. бассейн реки Белой в её среднем и нижнем течении был занят новым населением – древними уграми, пришедшими в Приуралье из Западной Сибири.

Караякуповское городище — сравнительно небольшое укрепленное поселение, расположено юго-восточнее села, давшего ему название, на вершине горы. В 1962 и   1967 гг. Г.И. Матвеевой в раскопках собрана большая коллекция фрагментов глиняных сосудов, характерным признаком которых является приплюснутая, «реповидная» форма и орнамент в прочерченной «ёлочки», сеточки, зигзагов и   выпуклин        «жемчужин». Кроме того, были   найдены   костяные  и   железные  наконечники стрел бронзовая пряжка и поясная накладка, каменный жернов и зерна полбы.

Принадлежность носителей караякуповской культуры к этнокультурному ареалу западносибирских угров подтверждается прежде всего погребальным обрядом, характерными  признаками   которого являются по одному   или   несколько  (иногда – более 20)  захоронений под земляным курганом, в простых  неглубоких могилах, наличием ритуальных захоронений конских голов в насыпи   кургана, преобладание западной или й верной ориентировки   погребенных, наличие в изголовье могилы глиняного сосуда и   костей животных (овцы или лошади); иногда в могилы встречаются остатки   конской шкуры в виде черепа и   костей ног, лежащих у ступней человека, и   обилие серебряных и   бронзовых украшений (пояса, украшенные   накладками, серьги, подвески, браслеты, перстни также ожерелья из стеклянных и  каменных бусин. Как в мужских и   в женских  (а иногда и в детских)  погребениях  встречается кожи сбруя, богато украшенная  серебряными   бляшками-накладками в виде гроздьев, трилистников, фигурок копей или других животных.

В северо-западных районах современного Башкортостана «караякуповцы» столкнулись со встречной экспансией молодого Болгарского государства. Трудно сказать, как складывались взаимоотношения приуральских угров с волжскими болгарами, по есть основании полагать, были отнюдь не безмятежными. В противном случае трудно объяснить тот факт, что все караякуповские городища-крепости вынесены на западную окраину караякуповской территории, в сторону Волжской Болгарии (кроме Караякуповского городища, это Таптыковское в Уфимском районе, Чукраклинское городище – в Чишминском , Уфа II на территории г. Уфы).

Помимо военной опасности соседство с Волжской Болгарией открывало перед уграми   возможность торгового обмена с Хазарским каганата и прикамскими   фишю-пермяками    (в  этом   обмене  болгары выступали в роли   посредников). А о том, что обмен этот был оживленным, свидетельствуют многочисленные находки   в караякуповских погребен; образцов южного оружия (сабли, боевые топоры), конской сбруи (стремена, удила), поясных наборов, богато украшенных фигурными бляшками-накладками, фигурных «коньковых» и   шумящих подвесок и др. В некоторых караякуповских погребениях найдены золотые хорезмийские монеты-дирхемы (Стерлитамакский, Бекешевский, Хусапповскпй в Абзелиловском районе, Старо-Халиловский в Салаватском районе могильники) с помощью которых удается установить более точное время совершения этих захоронений.

Погребальный обряд караякуповских могильников обнаруживает очень много общих черт с обрядом древневепгерских могильников «периода обретения венграми Родины на Дунае» (конец IX X в.). Весьма близким представляется также ассортимент и состав погребального инвентаря (одинаковые типы вооружения, конской сбруи, украшений). И, наконец, очень показательна хронология караякуповских памятников на Южном Урале и   в Приуралье, прекращающих функционировать в середине второй половине IX в., то есть именно в то время, когда, по словам аноним­ного венгерского автора XII в. «… семь старейшин, которые называются Хетумогер, двинулись со скифской земли к западу, среди них был предводитель Алмуш сын Угека из рода короля Магога, муж доброй памяти, господин и советник их, со своей женой и сыном своим Арпадом … вмес­то с великим множеством союзных пародов … перешли реку Этил на бур­дюках по способу языческому и не нашли никаких городов или населен­ных мест … пока не пришли  в Русиию, которая называется Сусудал …».

Из приведенных фактов следует вполне определенный вывод о том, что древние мадьяры, предки современных венгров, и угры-караякуповцы – суть родственные народы, а легендарная страна Magna Hungaria («Древ­няя, пли Великая Венгрия»), на поиски которой в XIII в. отправился венгерский монах Юлиан, это, как считала казанский археолог Е.А. Халикова, – территория распространения памятников караякуповской куль­туры на Южном Урале и в Приуралье.

Причиной ухода древних угров-мадьяр из Приуралья явилась, по-видимому, начавшаяся в IX в. военно-политическая экспансия Древнехакасского государства на запад, в степные и лесостепные районы юга Западной Сибири. Вероятно, они и послужили причиной массовой по­движки «караякуповцев» на запад, на Урал и в Приуралье. Но дальше на запад отступать было некуда, поскольку на пути стояла Волжская Болгария.

Испытывая одновременный нажим двух равновеликих сил с запада и востока и не имея сил успешно сопротивляться «на два фронта», мадь­яры в обход южных границ Волжской Болгарии, через западные районы современного Оренбуржья, Куйбышевскую и Саратовскую области (путь этот обозначен соответствующими археологическим памятниками) двину­лись за Волгу, в сторону Дона и  Днепра.

Однако уход караякуповцев-мадьяр  на запад не означал полного исчезновения угров из приуральской лесостепи. Прежде всего, как показы­вают исследования казанских археологов, часть древних мадьяр осталась на восточных окраинах Волжской Болгарии  и  вошла в состав это­го государства. Ещё в X в. часть угорских племен, обитавших в лесостеп­ных районах Западной Сибири, входила в состав Кимакского каганата — сложного по своему этническому составу полукочевнического государст­ва с центром на Иртыше, западные границы которого достигали  юго-вос­точных (клопов Южного Урала. В процессе распада каганата в конце X — с XI вв. часть угров по уже проторенной дороге уходит на запад, и Приуралье, и   занимает территорию, освободившуюся к тому  времени после ухода караякуповских (древнемадьярских) племен. В XII в. угры пот северо-восточные окраины Волжской Болгарии, где они   фик­сируются по памятникам  чияликского  типа, содержащим  характерную керамику со шнуровым и зубчато-гребенчатым орнаментом.

Основным районом распространения угорских памятников чияликско­го типа являлось тогда Камско-Бельско-Икское междуречье. Примерно в XIII—XIV вв. «чияликцы» осваивают и территорию современного Чишминского района. Уфимским археологом Г.Н. Гарустовичем в окрест­ностях сел Нижний Хозят, Горный, Кара-якуп, Сайран и Новотроицкое обнаружены могильники и поселения чияликского типа. Из последних наиболее изученным является Горновское селище, представлявшее, как считает Г.Н. Гарустович, сезонный поселок — летник. В процессе раско­пок здесь были обнаружены остатки юрт, каркасно-столбовых жилищ, очагов и погребов. Юрты представляли собой легкие каркасные постройки круглой формы диаметром 3 6 м. По их центру находились открытые очаги-кострища, иногда углубленные в землю и обложенные камня Каркасно-столбовые постройки имели прямоугольную форму. Их ос» каркас составляли врытые в землю столбы, на которые опиралась плоская, очевидно, крыша, а стены были из плетня, снаружи обмазанная глиной. Этнографические материалы башкир показывают, что подобные постройки, наряду с юртами и шалашами, широко практиковались на летовках ещё в XIX — начале XX вв.

Между жилищ находились ямы-погреба круглой формы, обложенные камнями, и   прямоугольная землянка-баня. Особенно интересна найденная на Горновском поселении   каменная печь-сувал (сыуал— башк.)для выпечки   хлеба.   Это  было  прямоугольное  в  плане  каменное сооружение с глиняным куполом-покрытием. Стенки  его изнутри  обмазывали глиной. Такую печь вначале протапливали, наглухо закрывали дымовое отверстие и помещали   лепешку   из   теста  на  раскаленное  каменное основание. Такими   печами   башкиры пользовались в XVII  – XIX вв. Путешественник и этнограф II.С. Паллас, посетивший Башкирию в 70-е годы XV в.,  так описывал процесс выпечки хлеба в сыуале: «Башкирская женщина месит … руками   лепешку на воде с солью, сажает её на поду в горячую золу и  загребает… Потом втыкает на палочку и держит и сколько у  огня, чтобы корка поджарилась».   Побывавший в Башкирии в середине XIX в. этнограф П.И. Небольсин видел, как в некоторых башкирских аулах раскатанное тесто налепляли на внутренние стенки раем ленной печи   «точно так же, как у всех восточных народов. Когда такую лепешку прохватит жаром, ее отлепляют и дальнейшим процессам печения уже не подвергают».

Кроме построек, на Горновском поселении  собрана богатая коллекции керамики   чияликского  типа  и    различных   железных   изделий: под топор, обломок косы, ральник, наконечники стрел. По результатам металлографического анализа, проведенного уфимским археологом СВ. РЯ новым, металлические изделия с Горновского поселения изготовлены по высокой кузнечной технологии:  металл поковок, в основном, достаточно очищен от шлаковых включений, кузнечная сварка в большинстве случаев проведена на высоком уровне.

Часто, более чем в половине всех исследованных предметов, применялась средне — и высокоуглеродистая сталь, что отражает высокую требовательность мастеров к выбору  материала для ответственных изделий. Четыре изделия выкованы из высокофосфорного железа. Многие ножи выкованы методом наварки  стали  на железную основу, имеются и цельностальные изделия. Всё это свидетельствует о достаточно высокой про­изводительности орудий, которыми пользовались обитатели  Горновско­го поселения.

Рядом с поселениями, как правило, располагались чияликские могильники. Они представляли собой кладбища, на которых могилы располагались рядами. Надмогильные холмики были невысокими, поэтому ныне от этих кладбищ не осталось никаких следов и обнаружить их можно только случайно. Захоронения совершались в узких неглубоких ямах прямоугольной формы, умерших укладывали, вытянуто на спину, головой в западном направлении, никаких вещей при погребенных не найдено. Но главное — погребенных лицом разворачивали направо, то есть, на юг, в сторону Мекки. «Данный элемент, – пишет Т.Н. Гарустович, — не оставляет сомнений, что мы имеем дело с мусульманскими  захоронениями».

То, что население Башкирского Приуралья и современной территории Чишминского  района, в   частности, знали    Ислам   ещё  до  монгольской завоевания, подтверждается и   археологическими   материалами, и сведениями   средневековых письменных источников. ‘Гак, голландский путешественник  Биллем  (Гильом) де  Рубрук, по заданию французского короля Людовика IX, в 1253 г. отправившийся с дипломатической миссией в ставку Великого монгольского каана (хана) город Каракорум, приезжал по Волго-Уральским степям. В отчете о своей поездке Рубрук приводит следующие сведения:  «Проехав  12 дней от Этилии   (Волга), мы нашли   большую   реку, именуемую Ягак  (Яик);  она течет с севера и земли   Паскатир и   впадает в вышеупомянутое море. Язык Паскатир Венгров — один и тот же; это — пастухи, не имеющие никакого города страна их соприкасается с запада с Великой Булгарией. От этой земли к востоку по упомянутой северной стороне, нет более никакого города. Поэтому Великая Булгария – последняя страна, имеющая город; что я сказал о земле Паскатир, я знаю через братьев проповедников, которые ходили туда до прибытия Татар, и  с того времени жители ее были   покорены соседними   Булгарами   и   Саррацинами,   и  многие из них стали   Саррацинами».

В 30-х годах XIII в. монголо-татарское нашествие на Восточную Евро­пу привело в движение массы кочевников евразийских степей. Разгром ленные кыпчаки (половцы) рассеялись в степях и соседних районах. Большая масса кыпчаков направилась в Южные Приуралье и Зауралье. По словам Абу-л-Гази, «Джучи с преданными ему нукера­ми из Ургенча пошел в Дешт-и-Кипчак. Кыпчакский парод собрали, произошла битва. Джучи-хан победил и перебил (всех) попавших (ему) в руки кыпчаков; те из них, которые спаслись, ушли к иштякам (башки­рам). Большая часть ищтяков теперь является потомками тех кыпчаков»,

Миграция кыпчаков в Приуралье и Зауралье, постепенно ослабевая, продолжалась до конца XIV в. и была следствием жёсткой администра­тивной политики  золотоордынских ханов.

Кыпчакская миграция в Приуралье и Зауралье шла по трем направлениям и была разнородной в этнокультурном плане. С юго-запада, го стороны Нижнего Поволжья двигались кочевые племена, представлявшие собой конгломерат, основу которого составляли полоовецко-печенежские группы Черноклобуцкого союза, переселившиеся из Поднепровья в Нижнее Поволжье по воле золотоордынских ханов. В Приуралье эти племена смешались с башкирами, катайцами и салыотами, чьи кочевья в XIII – XIV вв. простирались по долинам рек Дема, Чермасан, Ик вплоть до ре­ки Самары. Примечательно, что впоследствии у китайских и сальютски башкир 1пирокое хождение имело предание о пребывании их предков до переселения на Урал в степях северного Кавказа и Причерноморья, то есть там, где в X —XI вв. кочевали печенеги, а в XII — начале XIII в. – половцы.

С юга, со стороны Волго-Уральского степного междуречья, подкочевывают кыпчакские группы, состоявшие из нижневолжских половцев «саксинов», живших в Поволжье еще до монголо-татарского нашествия. Здесь с половцами – «саксинами» смешались пришедшие во время монго­ло-татарского нашествия кочевые группы, входившие до того в состав Кимако-кыпчакского этногенетического объединения с центром на Ир­тыше. В этническом составе племен этого объединения исследователи выделяют заметный монгольский компонент (племена байандур, татар, эймюр), который, очевидно, и наложил свой отпечаток на формирование этнического облика минских башкир, чьи кочевья в XIV в. находились в южной части Бельско-уфимского междуречья и по долинам рек Дема и Уршак.

Третье направление кыпчакской миграции на Южный Урал шло с востока и юго-востока, со стороны Казахстана и Прииртышья.

Таким образом, в XIII – XIV вв. территория степной и лесостепной полосы Приуралья Зауралья была заселена кыпчаками. Они составляли часть многочисленных кыпчакских племен, участвовавших в этногенезе тюркоязычных народов Поволжья, Средней Азии, Казахстана.

В Приуралье и Зауралье кыпчаки вступили в этнические связи с древне-башкирскими племенами. В ходе их активного взаимодей­ствия вызревали  характерные для башкирского народа этнокультурные признаки. Формирующемуся этносу кыпчаки  пе­редали   многие черты, объединяющие башкир   с тюркскими народами Средней Азии  и   Казахстана, а башкирские племе­на     специфику, которая отличает башкир  от тех народов и лот их с Волго-Камским этническим миром. Очевидно, в XIII   XIV вв. завершилась ассимиляция в башкирской среде местных финно-угорских племен, булгаро-мадьярских и   ира­ноязычных групп.

В период кыпчакской миграции башкирские племена нахо­дятся и актином движении, обусловленном этническими, соци­ально-экономическими и политическими причинами. Одни из них направляются с юго-запада и запада на север, в леса, другие – на восток, в горно-лесные районы. Например, каганцы на территориально связанные с ними гайна-тарханцы, балыкчинцы и другие отходят за реку Белую и расселяются пи Таныпу, левобережью Камы, достигая северной излучины Уфы, Бисерти и верховьев Чусовой. Минские и табынские роды передвигаются в центральные районы современного Башкортостана. Минские башкиры, в частности, в XV — XVI вв. занимают весь бассейн реки Демы от её верховьев до устья, бассейн реки Уршак и верховья Чермасана. То есть, включая и территорию современного Чишминского района.

По определению этнолога члена-корреспондента РАН, ака­демика АН РБ Р.Г. Кузеева, племя мин (минг, мингат) — древнетюркского происхождения. В процессе этногенеза минцы смешались с тюркскими и монгольскими (миркитскими) племенами. В Прииртышье, куда они переселились в начале XIII в., испытали силь­ное этническое влияние со стороны кыпчаков. От последних минцы пере­няли родовую тамгу.

В эпоху Золотой Орды минцы составляли одно из её восточных этнических образований, локализуясь, главным образом, в Приаралье, у гра­ниц Мавераннахра. Там они включились в борьбу между Тимуром и Тохгамышем. Отступая вместе с Тохтамышем на запад, значительная часть минцев оказалась в пределах современного Башкортостана.

Находясь в составе Золотоордынского государства, территория Баш­кирского Приуралья, по всей видимости, составляла часть улуса Бату (по другим источникам — улуса Сарай). Улус Бату – это была центральная часть Золотой Орды, включавшая всё Поволжье и Приуралье. Именно здесь развернулось активное градостроительство, и активно внедрялся Ислам, ставший при хане Узбеке (1313 -1342) государственной религией Золотой Орды. В процессе исламизации   восточной периферии   Золотой

Орды территория современного Чишминского района, очевидно, являлась каким-то центральным звеном, где жили и действовали первые мусульманские проповедники. Имя одного их них, хаджи   Хусейнбека сына Омар-бека из Туркестана, скончавшегося  в   1341  г. и 1342 г. (742 г. хиджры), дошло до нас благодаря эпитафии, высеченной на камне, уст ленном в мавзолее-кэшэнэ, ныне находящемся на окраине поселка Чишмы, на территории старого мусульманского кладбища (так называемое Кэшэнэ Хусейнбека). Правда, исследования, проведенные Г.Н. Гарустовичем, гон ли, что внутри   него находится не одна, а сколько могил, в том числе и детские, и захоронения в них совершались с некоторыми  отклонениями  от норм ортодоксального Ислама. Так, центральное погребение взрослого человека было совершено в дощатом гробу, скрепленном по углам железными фигурными скобами.

В окрестностях поселка Чишмы находятся еще два мавзолея: недалеко от деревни Нижняя Тирма так называемое «Кэшэнэ Турахана» и положенный рядом с ним «Малый кэшэнэ», от которого сохранился только фундамент и  часть каменного пола. О мавзолеях существует множество  легенд,    одна  из   которых,    зафиксированная   уфимским краеведом Р.Г. Игнатьевым еще в конце 60-х годов XIX в., гласит, что «на месте сем похоронена Сахип Зимал, жена хана». И действительно, вовремя проведения реставрационных работ уже в начале 70-х год прошлого столетия внутри  кэшэнэ было обнаружено захоронение женщины с монетой в руке.

Сохранность мавзолеев разная: если кэшэнэ Турахана сохранился полностью, то Хусейнбека подвергся самодеятельной реставрации» в конце XIX в., так что его внешний облик существенно изменился. И, тем не менее, по отдельным архитектурным деталям и конструктивным особенностям специалистам установить, что построены все эти мавзолеи, были не ранее XIV в. мастерами, хорошо знакомыми   с архитектурными   и   строительными традициями мусульманского Мавераннахра (Средняя Азия) и Хорезма Уфимский антрополог А.И. Нечвалода произвел реконструкцию по черепу внешнего облика мужчины, погребенного в кап юна Хусейнбека. По краниологическим показателям, это       мужчина 25    30 лет. Выражений отпечатки   артериальных сосудов на внутренней поверхности  черепной коробки   свидетельствуют о том, что он страдал гипертонической болезнью, сопровождавшейся головными болями. В расовом отношении погребенный соответствует краниологической серии  узбеков. Это      смешанный антропологический тип, который по одним признакам (умеренно наклонный лоб, сильно выступающий нос, узкое лицо) тяготеет к представи­телям европеоидного брахицефального «типа Среднеазиатского междуречья», по другим (уплощённое и высокое лицо, широкий лоб)     свидетельствует  о   наличии    монголоидной   примеси    (возможно, южносибирской расы в ее казахском варианте). Менее веемо общих черт обнаружил погребенный   со   средневековым   населением   современного   Башкортостана и Волжской Болгарии. То есть он действительно был пришельцем из Тур­кестана.

После распада Золотой Орды и образования на её обломках Казан­ского, Сибирского ханств и Большой ногайской орды центральные рай­оны современного Башкортостана попадают под власть ногайских ханов. Ногайцы, или ногаи, – кочевые кыпчакские племена, составлявшие основное население Золотой Орды. В 60-е годы XIII в. основная масса кыпчаков, кочевавших западнее Волги, стягивается под знамена темника Ногая, который вскоре становится фактически независимым ханом и до своей гибели в 1300 г. проводит самостоятельную политику, периодичес­ки воюя то с иранскими Хулагуидами, то с нижневолжскими Джучидами. Его потомки неоднократно претендовали на золотоордынский трон, а после разгрома Тимуром хана Тохтамыша в 1391 г. становятся главной военно-политичес­кой силой в восточно-европейских степях. Большая ногайская орда по многим своим показателям являлась преемницей Золотой Ор­ды, а потому по своему военно-административ­ному членению также делилась на улусы. В первой половине XVI в. территория совре­менного Башкортостана была поделена между улусом Шейх-Мамая, занимавшим юг Запад­ной Сибири, и улусом Шидяка в степях Вол­ги Уральского   . По данным мос­ковского историка В.В. Трепавлова, в конце XV и. северная граница собственно ногайских кочевий проходила по реке Самаре, за которой начинались владения башкирских ханов, являвшихся вассалами Ногай­ской Орды. Башкирские исторические предания и шежере донесли до пас имена некоторых ногайских ханов, в XV— первой половине XVI вв. правивших в Башкирии: Басман, Алтакар, Акназар (Хакк-Назар), Ис­маил и Ахмет-Гирей. Среди них историческая память башкир наиболее отчетливо сохранила имя Хакк-Назара (Акназара), правившего Башкир­ским юртом до 1537 г. По записанному уфимским краеведом Р.Г. Игна­тьевым в XIX в. башкирскому преданию, правление этого хана отлича­лось суровостью: «он изнурял башкир, отбирал у них земли, скот, иму­щества… облагал тяжкой податью, так что за право переплыть реку Белую башкиры платили хану по лисице, бобру и кунице». Ставка его находилась в Имэн-кале, будущей Уфе.

По исследованиям В.В. Трепавлова, Хакк-Назар принадлежал к роду Джучидов и в 30-е годы XVI в. являлся наместником (нурадином) пра­вителя левого крыла Ногайской орды Шейх-Мамая на территории совре­менного Башкортостана. При нем башкирские племена впервые были обложены налогом, башкирские бии были поставлены в положение но­гайских вассалов и осуществлялась усиленная исламизация башкир.

После Хакк-Назара, в 1537 г. ставшего ханом казахов и ногайцев, наместником в Башкирии был хан Исмаил. В 40 — 50-е годы XVI в. он становится главным нурадином и предводителем правого, Волго-Уральского, крыла Большой ногайской орды и в этом качестве начинает сотруд­ничать с царем Иваном IV в период «Казанского взятия».

Драматические перипетии «Казанского взятия» приуральских башкир практически не коснулись – им в это время приходилось решать свои, не менее сложные проблемы. В первой половине 1550-х годов Большая ногайская орда раздирается внутренней «смутой», основной причиной торой была борьба за власть между Исмаилом и  его старшим братом бием Юсуфом. Поводом к обострению   конфликта явился отказ участвовать в организуемой Юсуфом поддержке Казанского хана > борьбе с царем Иваном IV. После взятия русскими   войсками в 1552 г. часть «проюсуфовски» настроенных ногайских мурз пытались увести   башкир   на юг, в ногайские степи.  В свою очередь, сторонники Исмаила готовились совместно с русскими  завоёвывать Астрахань и, исключено, пытались привлечь к этому делу башкир. Вполне вероятно, что этот внутренний «раздрай» в Ногайской орде, приведший к гражданской войне, надоел башкирским биям, и они  выбрали свой и путь. Хотя и  у самих башкир-минцев внутренние дела обстояли  в то время не сон гладко. Родословная (шэжэрэ) башкир   Минской  волости, дошедшая наших дней в записи  1896 г., исследованная и опубликованная уфимским языковедом P.M. Булгаковым, повествует о ссоре и  стычках между родами   Кара-Кильмет-бия и  Аксак-Килемет-бия,  вследствие чего часть минцев ушла из этих мест, а оставшиеся, во главе с Канзафар-бием приняли подданство парю Ивану IV. Вместе с ним остались его родственник Чублюк, а также бии  Урман, Туман и Тенекей.

Зимой 1555 г., когда в Москве Иван IV принимал посольство Исмаила, в Казань с берегов Дёмы на лыжах пришли  послы минских во главе с биями  Канзафаром,  Урдасем,  Чублюком,  Урманом и Туманом. Ивам IV, узнав от послов «чем изобильна земля их», милостиво принял башкир  под свою державную  руку и   «обложил башкирцев легким ясаком,— кого лисицей, кого куницей, а кого мёдом и пожаловал землями».  Кроме платежа ясака в царскую казну  башкиры должны были свой счет нести  военную  службу. В конце 1566 г. состоялось повторное посольство минцев к Ивану Грозному. Насей раз, согласно шэжэрэ в составе находились «князь» (бий) Янбакты, а также Уразлы, сын манна, Камачык, внук Чублюка и Махмуд, внук Канзафар-бия. 9 февраля 1567 г. был составлен документ, по которому подтверждался ясак ром в 171 куницу и  18 батманов меда.

Вслед за минцами  в течение 1556 и   начала 1557 гг. в состав Русского государства вошла почти   вся территория современного Башкортостана, кроме северо-восточной зауральской части. Но ногайские ханы продолжали  рассматривать башкир и  Башкирию как своё владение. Так 1550-х годов Исмаил, ставший к тому времени ханом Ногайской орды значил наместником над башкирами   (нурадином) бия Динбая бен Исмаила, который должен был по-прежнему собирать ясак для ногайского хана, что он и делал, снаряжая для этого специальные военные экспедиции.

У башкирских биев не было сил, чтобы самим противостоять ногайцам, поэтому в 1573 г. они обратились к царю Ивану Грозному с «челобитьем» о постройке на их территории крепости «не только для одного того, чтобы им положенный на них ясак тут, как внутри их жилищ, платить было льготнее, но и от неприятелей бы иметь им здесь убежище и защиту» (П.И. Рынков). В 1574 г. на Уфимском полуострове был возведен острог (крепость), получивший название Уфимского, который 1586 г. уже при  царе Федоре Ивановиче получил статус города.

Петр  Иванович Рычков — один из участников знаменитой Оренбургской экспедиции 1734 – 1744 гг. – в книге «Топография Оренбургской губернии» приводит рассказ башкирского старшины Кара-Табынской волости Кидряса Муллакаева о том, что последним ногайским наместником, имевшим ставку на территории будущего г. Уфы, был Тиря – Бабату – Клюсов, который жил в своей ставке «в одни только зимние времена, а летом жил он около Демы реки, от города Уфы верстах в 50, в двух местах, а имен­но: при озере большом Азирате, да на речке Ислаке, где были немалые жительства; да и поныне на том озере мечеть, а на речке Ислаке мечеть же и дом каменные видны, только уже обвалились» (П.И. Рычков).

И 1586 г. в Уфу с отрядом стрельцов и городовых казаков прибыл во­евода

Михаил Нагой и с этого времени приуральская часть современно­го Башкортостана была включена в состав нового Уфимского уезда. Уфимский уезд делился на четыре административно-территориальные единицы дороги: Казанскую, Ногайскую, Осинскую и Сибирскую. По мнению историков, термин «дорога» представляет собой русское звуча­ние монгольского «даруга» – административно-территориальной едини­цы Монгольской империи.

Территория современного Чишминского района входила в Ногайскую дорогу. Дороги, в свою очередь, делились па волости, соответствующие территории расселения башкирских племён; волости состояли из аймаков или тюб, представлявших собой род или родовое подразделение в структуре волости.

К сожалению, численность и территориальные очертания башкирских волостей в Уфимском уезде во второй половине XVI —XVII вв. устано­вить, невозможно. Из имеющихся на первую половину XVIII в. данных (ПИ. Рычков) следует, что территория современного Чишминского рай­она относилась к Минской волости, которая включала в себя весь бассейн реки Ломы и насчитывала 477 дворов. Большая часть современного рай­она, по всей видимости, входила в состав Чуби-Минского, Кыркули-Минского и Уршак-Минского аймаков.

Во главе волости стоял староста или волостной старшина. Власть старшины в башкирском обществе была велика. И его обязанности входила раскладка и сбор ясака, распределе­ние общинных угодий, контроль за их использованием, решение внутриобщинных споров, сбор и отправка башкир на военную службу. Во время дальних походов старшины становились начальниками воинских команд, сформированных в их волостях. По данным уфимского историка Ф.А. Шакуровой, в 70-е годы XVIII в. Чуби-Минский аймак, выделившийся к тому времени в самостоятельную волость и насчитывающий 83 двора, возглавлял старшина Айса Якупов; Кыркули-Минскую волость (107 дворов) старшина Алибай Мурзагулов; Уршак-Минскую (143 двора) –Ибрагим Мрясев. В своей деятельности старшины подчинялись воеводам.

В Башкирии была введена воеводская система управления. Воеводы – прямые представители верховной власти – имели в своем распоряжении обширный штат служилых людей и военные гарнизоны. Основу управ­ленческого штата Уфимского уезда составляли русские служилые люди – дворяне, боярские дети, стрельцы и стрелецкие головы, казаки, вместе с семьями выводимые сюда из других уездов Русского государства. Для обеспечения их службы и жизни на новых местах они наделялись зе­мельными наделами в окрестностях города, естественно, за счет местно­го башкирского населения. Как отмечал ещё начальник Оренбургской экс­педиции И.K. Кирилов, «только при начатке поселения города Уфы взя­ты у башкирцев Минского роду земли к городу, вокруг верст по 30-ти, по 20-ти, а инде болыши или меньши, и розданы в поместье дворянам и конным казакам…». В эту «отводную зону» попадала и часть территории современного Чишминского района. Уфимский краевед В.А. Новиков шкал, что к 20-м годам XVIII столетия «все местности   на пространстве 30 — 40 верст около Уфы заняты были дворянскими поместьями». Я ли вначале правительство жаловало служилым людям в основном казенные земли, то в 1736 г. были сняты запреты и на приобретение дворянами башкирских вотчинных земель. В числе первых поместья получи уфимский казачий атаман Василий Могутов, капитан Шешминского ландмилицкого полка И. Тимашев, коллежский советник Языков, капитан Нижегородского пехотного полка, расквартированного в повой Оренбургской крепости, А. Дурасов, прокурор Зубов, помещики Осоргины, Булгаковы, Юматовы и др.

Поместное землевладение способствовало притоку в Башкирию крепостных крестьян, переводимых их владельцами на новые земли. Но их явно не хватало. По документальным данным 20-х годов XVIII в., большинство дворян в Уфимском уезде не имели крепостных или имели не более пяти душ. Недостаток рабочих рук вынуждал дворян прибегать к найму или выдаче денег в долг под отработки. Здесь весьма кстати пришлись крестьяне-переселенцы, среди которых первыми на территорию современного Башкортостана стали проникать тептяри.

Об этнической принадлежности этой группы населения региона единого мнения среди ученых не сложилось. Казанский историк Д.М. Исхаков считает их этнографической группой татар, расселившихся в Приуралье ещё в период Золотой Орды. Московский исследователь II.Ф. Демидова уфимские ученые – А.З. Асфандияров, У.Х. Рахматуллин, Б.С. Давлетбаев, P.PL Якупов — придерживаются иной точки зрения, согласно кои рой тептяри это надэтничная социальная группа, сложившаяся вследствие мне выхода общинников из своих общин и превращения их в самостоятельных налогоплательщиков (от персидского слова дефтер — список или книга для фиксации норм и порядка налогообложения). Следовательно, тептярями могли быть и татары, и башкиры, и марийцы, и чуваш и др. По мнению Р.И. Якупова, например, ранняя история формирова­ния тептярей па территории современного Башкортостана связана селением сюда во второй половине XVI в. марийцев, удмуртов, чуваш и мордвы. На землях башкир тептяри выступали в качестве припущенников, то есть арендаторов. В одной из работ Б.С. Давлетбаева приведены данные, согласно которым незадолго до отмены крепости права на территории современного Чишминского района насчитывалось 12 населенных тептярями деревень — Сайранова, Кляшева, Борискина Уразбахтина, Арова, Аминева, Чувалкипова, Абраева, Бишкази, Новая, Салихова и Караякупова – жители которых владели своими землями договору или совместно с башкирами-чубиминцами. А иногда и спорили из-за земель, как, например, жители расположенных по соседству деревень Сайранова и Кляшева.

Вместе с ними   на земли   Центральной Башкирии   шли  переселенцы и из других областей  России    —   русские, мишари, татары, прикамские и поволжские бобыли. В большинстве своем они становились государи венными крестьянами, хотя уже во второй половине XVII в. вокруг Уфы появляются монастырские и помещичьи  села.

Переселенцы были в основном земледельцами, которые являлись мощ­ным антропогенным фактором, изменявшим ландшафтно-экологическую ситуацию территории своего обитания. Для Чишминского района это разилось в массовом сведении лесных массивов под пашни. По данным историка P.M. Абзалова, к 1870-м годам практически полностью были сведены леса, сплошным массивом покрывавшие Демское левобережье сто лет до этого.

Помещичье землевладение па территории современного Чишминского района было представлено слабо. Очевидно, это обстоятельство обуслови­ло ограниченное участие башкир и другого населения Минской волости в Пугачевском восстании. В сохранившихся списках пленных повстанцев, захваченных под Уфой, жители Минских волостей практически не фигу­рируют. II это несмотря на то, что командование Чссноковским повстанче­ским лагерем (И.Н. Зарубин-Чика), осаждавшее Уфу осенью-зимой 1773 1774 гг., прилагало немало усилий для расширения территории восстания.

Исключение составили жители деревни Таптыковой (владение поручицы Таптыковой), которые «сообщась обще села Чесноковки с крестьянами, согласились быть в злодейской толпе. И от того времяни со стороны той проезжающим в город Уфу обывателям, а равно и выезд из города пресекли». Поэтому вполне естественно, что подполковник И.И. Михельсон, посланный для разгрома Чесноковского лагеря, свою команду, состоявшую из гусарского и двух пехотных полков, провел именно через деревню Таптыковой. 24 марта 1774 г. у деревень Жуковой и Третьяковой состоялось сражение, в котором повстанцы были разбиты и осада Уфы снята.

В.А. Иванов

Край в XIX веке. В начале столетия территория района входила в состав Уршакминской и Чубиминской волостей Уфимского уезда Оренбургской губернии. В 1865г. из оренбургской губернии выделилась Уфимская. Тогда же образовались новые волости: Караякуповская и Сафаровская.

Крупнейшим событием в жизни населения края стало введение в 1798 г. кантонной, то есть военной системы управления. Суть ее состояла в том, что вместо родоплеменных волостей были созданы кантоны (военно-административные единицы) и юрты (команды). С этого времени башкиры и мещеряки (мишари), а позднее и тептяри считались военным сословием. Основной повинностью населения края стала военная служба, которая осуществлялась за их собственный счет.

Народы края приняли активное участие в Отечественной войне 1812 г. и заграничном походе русской армии в 1813 – 1814 гг. Войны служили в составе 2-ого мишарского полка, входившего в так называемую «польскую» армию генерал-лейтенанта Л.Л. Беннигсенна, действовавшего на территории Польши и германии и победоносно вступившего в Париж. В списке участников войны, доживших до 30-х годов XIX в., значатся зауряд-сотрудник Ардашир Галикеев из Арсланово, зауряд-хорунжий Шагиахмет Карагузин из Калмаша, Чинеев Тимирбай из Сафарово, урядник Ахмет Байбурин из деревни Чишмы, а также Ахмер Смолянов, Ильяс Исмагилов из Салихово, Мухаметшариф Давлетов из деревни Новой. За храбрость они были награждены серебряными медалями «За взятие Парижа 19 марта 1814 г.» и «В память войны 1812 г.».

Начиная с 30-х годов XIX в., вносятся серьезные изменения в кантонную систему управления. Общий  смысл их сводился к еще большему усилению среди башкир и мишарей военно-феодальных порядков и опеки над ними. С 1833 г. были запрещены всякие собрания-джиины, происходившие в башкирских и мишарских селениях по древнему обычаю с очень давних времен». В 1834-1835 гг. было образовано Башкиро-мещерякское войско. В 1855 г. к нему присоединены тептяри и бобыли.

В 1798 – 1832 гг. в оренбургской губернии проводилось генеральное межевание башкирских земель. В ходе его правительство стремилось экспроприировать в пользу казны, помещиков и заводчиков лучшие земли башкир, покончить с постоянными тяжбами и конфликтами на земельной почве.

Помещичье землевладение на территории края не получило большого распространения. По данным Б.С. Давлетбаева, ревизия 1860 г. выявила 10 помещичьих владений. Из них наиболее крупными были поместья Анненковых в Горново (имели 334 души, Опочининой в Дмитриевке (Бишказы) (имела 388 душ), Стобеуса в Таптыково (имел 386 душ), Блударова в Дурасово (имел 249 душ) Гирша в Балагушево (имел 278 душ), Дебу и Ноготкиной в Осоргино (имели 190 и 283 души соответственно).

Крупнейшим событием явилась крестьянская реформа 1861 г. Она коснулась также башкир и припущенников. В мае 1863 г. царь Александр II утвердил «Положение о башкирах». В нем говорилось: «Инородцы, известные под названием башкир, мещеряков, тептярей и бобылей, имеющих общее наименование Башкирского войска, получают гражданское устройство как свободные сельские обыватели…» Оно предоставляло башкирам и припущенникам все права, в договорные отношения, приобретать движимое и недвижимое имущество, иметь промышленные и торговые заведении, заниматься ремеслам, переходить в другие сословия, выезжать из мест жительства и т.д.

«Положение» сохранило за башкирами-вотчинниками право собственности на принадлежащее им земли. Однако они были обязаны бесплатно уступить землю для наделения припущенникам. За башкирами и припущенниками «неслужащих» кантонов окончательно были закреплены денежные повинности взамен отмененной военной службы. А также земские, мирские и другие платежи, которые они вносили наравне с другими податными сословиями. Денежные налоги взимались с каждой ревизией души. Население «служащих» кантонов продолжало нести прежнюю военную службу.

«Положение» сохранило кантонную систему управления с некоторыми изменениями. Было сокращено число кантонов. Их границы приближались к уездному делению. Юртовое полувоенное управление ликвидировалось и на его месте создавалось сельское и волостное управление, сходное с крестьянским самоуправлением русского населения. К концу 1863 г. образование сельских и волостных обществ, исключал неугодных членов, распоряжался свободными землями, распределял землю, денежные сборы и натуральные повинности  т.д.

«Положение» башкиры и припущенники края встретили с одобрением, но в то же время опасались, что з этим последовать что-нибудь похуже.

В июле 1865 г. было утверждено положение «О передаче управления башкирами из военного в гражданское ведомство», согласно  которому упразднялась кантонная система управления. На основе этого положения, на территории края были образованы Караякуповская и Сафаровская волости.

В феврале 1869 г. был издан закон о новом размежевании башкирских земель. Размежевание проводилось под видом упорядочения земельных отношений башкир-вотчинников и припущенников. Главной его целью была подготовка условий для дальнейших захватов земель казной, помещиками и чиновниками. Из единого земельного фонда башкир были выделены так называемые запасные земли, предназначенные для переселения припущенников из малоземельных башкирских дач. Они передавались в ведение казны, то есть безвозмездно отчуждались. В 1871 г. было разрешено продавать запасные земли чиновникам и офицерам на льготных условиях. К башкирским землям потянулись со всех концов России. Продажа земель превратилась в спекуляцию. Так, действительный статский советник В.Ф. Ильин. Проживавший  С.-Петербурге, приобрел за бесценок 1210 десятин земли в Караякуповской волости (близ деревни Кляшево) и  1891 г. объявил об их продаже по 25 руб. за десятину, хотя Крестьянским банком она была оценена в 15 руб.

Усилилась для заселения свободных земель были льготные. Башкирские и частновладельческие земли, годные для пашни, сдавались  аренду за ничтожные цены, годные для пашни, сдавались в аренду за ничтожные цены. Не превышающие 10-15 коп. за десятину в год. Лесные участки с хорошим лесом отдавались в расчистку под пашню на срок от 6 до 12 бесплатно, причем весь срубленный лес поступал в пользу арендаторов. Цена  на землю в 60-х годах достигла 5-6 руб. за десятину, в 70-х годах – 17-18 руб.,  а с середины 80-х годов (со времени открытия операции Крестьянским поземельным банком) возросла в среднем до 25 – 30 руб.

На арендованных землях возникали новые поселки и починки (небольшие селения). Крестьяне Уфимской губернии арендовали землю у землевладельца Гвоздовского погодно по словесному договору. В 1879 г. крестьяне этой же губернии взяли в аренду земельный участок на 7 лет по контракту у дворянина Н.С. Бонье и основали поселок Бекетовский. В 1893 г. возник поселок Шестаковский. Применялась субаренда. В Караякуповской волости переселенцы из Самарской губернии в 1891 г. арендовали на 11 лет землю у доктора Просвирнина, который арендовал у башкир деревни Биккулово. Арендаторы платили Просвирнину 52 коп. за десятину.

Возникли селения и на купленных у башкир и частных владельцев землях. В 1864 г. переселенцы из различных губерний основали починок Ново-Николаевский. В 1867 г. образовался починок Ново-Баскаково. В 1872 г. переселенцы из Пензенской губернии в числе 32 домохозяев купили земельный участок у Тихановой за 7 руб. 50 коп. за десятину и основали починок Новоцаревщинский (Пенза). В 1879 г. образовался починок Ново-Троицкий на купленной у Ратькова-Рожнова земле (заплатили по 15 руб.). В 1897 г. 6 домохозяев этого селения совместно с крестьянами из соседних деревень купили у башкир Караякуповской волости еще 175 десятин земли по 11 руб. При  этом они получили в Крестьянском поземельном банке ссуду по 7 руб. з каждую десятину. В Сафаровской волости возникло 4 селения на землях, купленных у частных владельцев при содействии Крестьянского банка.

Все это привело к росту количества русских и татарских селений и населения. В конце XIX в. в Караякуповской волости было 35 деревень (3178 дворов) с числом жителей 18928 человек. Из них башкир было 4577 человек (845 дворов), татар – 3494 (572 двора), русских – 1562 (258 дворов). Доля смешанного башкиро-мишарского населения составляли 47,6 % башкир – 25, татар – 8,4, русских – 8,2 %. Вотчинники составляли 4 % крестьян, припущенники – 82,4 %, бывшие помещичьи крестьяне – 0,6 %, бывшие государственные крестьяне – 0,4 %. В Сафаровской волости удельный вес смешанного башкиро-мишарского населения составляли 83, %, башкир – лишь 7,4, русских – 8,5, татар – 0,1 %.

В конце XIX в. в Уфимской губернии одна треть земельной площади находилась в руках помещиков. Примерно такое же положение было в Чишминском крае. В Сафаровской волости 10 крупных землевладельцев имели 13923 десятины, в Караякуповской – у 4 владельцев было 4220 десятин земли. Крупными землевладельцами здесь были Белевский, Корсаков, ильин, Поносов, Петровский, Ратьков-Рожнов, Соколова, Шкапская, Тихонова, Назаров, Ляхова и др. В Караякуповской волости Поносовы имели 2522 десятин, Ильин – 1210 десятин, в Сафаровской волости Прокофьев владел 1186 десятинами земли.

Башкиры по сравнению с остальным крестьянством имели значительно большой средний надел. Однако среди них была та же неравномерность  распределении земли, как и у крестьян других национальностей, и шел тот же процесс обезземеливания. В начале XX в. в Уфимском уезде 21,5 % башкирских и тептярских хозяйств владели в среднем 6,4 десятины на двор. И, напротив, 13 % хозяйств, владевших свыше 30 десятин на двор, держали в своих руках почти половину всей общиной земли. Не только бедняцкая, но и часть башкирского и тептярского среднего крестьянства не была обеспечена землей и вынуждена была прибегать к аренде.

Башкирское население подразделялось на оседлое и полукочевое. В течение всего столетия происходит сокращение численности скота у башкир, особенно лошадей. Так, в 1895 г. в Караякуповской волости из 3178 дворов безлошадных было 746, без крупного рогатого скота – 1033, без всякого скота – 273 двора. Упадок скотоводства был связан, прежде всего, с уменьшением пастбищных и сенокосных угодий в результате новых захватов башкирских земель помещиками, казной, а также вследствие естественного прироста населения. Большой урон скотоводству нанесли принудительные меры правительства по переводу полукочевых башкир к оседлости. В 60-х годах губернские власти до тех пор, пока не исправляют своих строений и не засеют яровой хлеб».

Сказывалась недостаточная заготовка кормов на зиму. Башкиры-скотоводы семо заготавливали лишь для крупного рогатого, мелкого и рабочего скота. Гулевые лошади находились зимой на тебеневке. От недостатка кормов, непогоды и болезней полукочевые башкиры теряли много скота. Все это ухудшало обеспеченность скотом полукочевых башкир. К середине XIX в. около 10% хозяйств не имело скота. Заметно уменьши­лось поголовье скота и у богатой части  населения.

В 40-е годы власти начали прибегать к более действенным мерам по переводу полукочевников к оседлости и земледелию. Создаются семен­ные магазины для беспроцентной ссуды семян, закупленных на средства башкирского населения. Башкиры-скотоводы охотно брали семена с усло­вием возврата из нового урожая. Весенние полевые работы проводились иол присмотром юртовых старшин и сотских. Практиковались и поощри­тельные меры. Власти вручали башкирам, расширяющим свои посевы, похвальные листы, кафтаны и др.

Власти принудительным путем вводили трехпольную систему земледелия. В 1846 г. под надзором кантонных начальников и юртовых старшин каждому аулу были определены и отдельные пашни в трех полях. С введением повой системы земледелия власти принуждали башкир се­ять озимые хлеба, которые до этого были непопулярны среди башкир. Общее состояние хозяйства башкир к середине XIX в. охарактеризовано в отчете командующего башкирским войском II. Балкашина за 1851 г.: «Пространство земли, занимаемой башкиро-мещерякским войском, от юго-востока к северо-западу, представляет постепенность перехода от ко­чевой жизни и скотоводства к оседлости и земледелию…». К концу XIX в. край стал, но мнению Р.Г. Кузеева, районом оседлого земледель­ческого хозяйства. Хотя земледелие здесь стало господствующим типом хозяйства, но наряду с ним сохранялись табунное скотоводство, тебенев­ка скота в зимний период. Пчеловодство носило смешанный характер: наряду с развивающимся пасечным пчеловодством еще не было забыто бортничество. Насколько башкиры дорожили бортничеством, видно из того, что, продавая свои земли и леса, они неизменно сохраняли за собой право на бортные угодья.

Сеяли рожь, пшеницу, овес, ячмень, гречиху, полбу, просо, горох, коноплю и лен. Из огородных культур выращивали картофель, капусту, репу, свеклу  и   огурцы.   Однако у   башкир   и   мишарей картофель  не получили еще большого распространения. Орудия труда оставались такими же, как и в XVIII в. Это — сохи различных типов, сабан, борона с деревянными зубьями, серп, коса и цепь. Появились железные плуги. Развитие земледелия привело к появлению водяных мельниц: в 1896 Караякуповской волости их было 10, в Сафаровской – 15.

В этот период не потеряло своего значения рыболовство. Рыбу ловили как для собственного потребления, так и для продажи.

Одежду и обувь, хозяйственный инвентарь приходилось изготовлять домашним способом. Сырьем для изготовления тканей служила конопля. Кожу для обуви выделывали сами. Валяли кошму и войлоки. Занимались плетением лаптей, изготовлением рогож, бочек, телег, саней, колес, лопат и др.

Основной повинностью башкир и мишарей, а затем и тептярей являлась военная служба. Кроме этого, они отбывали почтовую гоньбу Оренбургской пограничной линии. Эта повинность просуществовала до 1834 г., когда была заменена денежным сбором в 23 коп. серебром с души С 1822 г. они платили особый налог по 25 коп. с души в специальный фонд для создания запасов хлеба на случай неурожая. В 1834г. для земледельческих кантонов денежный сбор был заменен натуральным: полпуда ржи и пшеницы и по 10 фунтов овса или ячменя с души. Начиная с 1832 г., башкир обязали платить налог с продаваемых и отдаваемых в аренду земель, которые поступали в общественный фонд. В 4 годы военная служба была заменена денежным налогом в размере 3 руб. с каждого военнообязанного и 1 руб. с отставного и малолетнего. На держание  полицейских, судебных и   административных органов, школ, больниц, пожарной охраны башкиры, мишари и тептяри платили земские сборы.

В 60-е годы башкиры и мишари платили всего 4,25 руб. серебром на душу мужского пола, тептяри – 4,32, государственные крестьяне-собственники 3,33 руб. Денежные повинности были весьма тягостными для населения. Особое недовольство башкир и припущенников вызывало обложение налогом уволенных в отставку тех, кто раньше не платил их (старики, дети, больные и т.п.).

На протяжении всего столетия шел непрерывный процесс социальной дифференциации в деревне. Об этом говорилось в одной из статей, опубликованной «Вакыт» (выходила в Оренбурге): «В деревне Кара-Якуповой также существует общинное землепользование, однако население этой дереве отношении богатства не равно; напротив, стоит полуразрушенная им хозяина нет ни одной головы скота, земли, он не сеет и другими промыслами не занимается, и денег у него нет. А на другом конце улицы стоит большой дом, крытый железом, хозяин этого дома доит 10 кобыл, имеет, кроме того, 7 — 8 коров, около 40 штук овец и коз. У него живут кумысники 4 человека… В этом году он посеял 40 десятин, он же арендует землю у своих однодеревенцев… Один из числа хозяев таких дворов арендовал водяную мельницу и получает от нее много прибыли.

В сезон рыбной ловли они (богачи) в ближайших озерах ловят и дают рыбу. Некоторые из них в ягодный сезон заготовляли вишню продажи. А с  появлением   здесь  отдыхающих   (кумысников)   богатство них стало расти еще быстрее, и  увеличилось в два и  три  раза».

Большим событием в жизни населения края стало строительство Самаро-Уфимской железной дороги, которое началось в 1855 г. Оно обеспечило работой многих жителей деревень Дурасово, Еремеево, Кучумово, Ново-Усманово, Чишмы и др. Много было приезжих, которые жили на постое в этих деревнях. В 1888 г. состоялось открытие дороги, а через два года она дошла до Златоуста и стала называться Самаро-Златоустовской. Построены железнодорожные станции в Чишмах, Алкино, Шингак-Куле. Многие крестьяне стали рабочими дороги в качестве стрелочни­ков, ремонтников, мастеров, грузчиков и т.д. Строительство дороги ока­зало огромное влияние па развитие экономики, торговли, облегчило поездки людей в Уфу и  другие города.

Край в начале XX века. В начале XX в. в деревне продолжал господствовать общинный строй. Чтобы противостоять природной стихии крестьяне объединялась в земельные, или сельские общины – группы людей, живущих вместе, в территориально ограниченных пределах, эксплуатирующих сообща землю. Земельная община одновременно представляла собой и сельское общество, низшую административную единицу с правами юридического лица. С конца XIX переселенцы приобретали землю в частную собственность, формально не образовывая обычной поземельной общины. В крае преобладали простые общины, состоявшие из крестьян одной деревни. В то же время в одной деревне могло быть несколько поземельных общин. Главным образом общины (общества) был сельский сход – собрание глав крестьянских семей (домохозяев). На сходах  обсуждались основные вопросы крестьянской жизни: раздел земли, распределе­ние налогов, выборы должностных лиц, разбор конфликтов и т.д. Реше­ния принимались 2/8 голосов. Сход решал вопросы приема новых чле­нов, выхода из общины. Он принимал приговор, который записывался в особую книгу. На сходе избирался глава общины (общества)— сельский староста сроком на 3 года. Он руководил делами общины. В состав сель­ского управления сход избирал также сборщиков налогов, смотрителя хлебозапасных магазинов (зерносклада па случай недорода), сельского десятского, который выполнял функции полицейского, ночных, полевых, пожарных и лесных сторожей. Сход также производил раскладку нало­гов между общинниками. Общество нанимало писаря, который вел многочисленную документацию.

Следующей ступенью крестьянского самоуправления было волостное правление, которое избирали крестьяне. От каждого сельского общества на волостной сход направлялись выборные. Норму представительства устанавливали на местах. На волостном сходе избирались волостной старшина сроком на З года и волостной суд. Старшина являлся высшим долж­ностным лицом, но ключевой фигурой был волостной писарь. Он вел всю документацию, отчитывался перед вышестоящими органами, выдавал паспорта, следил за уплатой денежных налогов и т.п. Писарь должен был избираться крестьянами, но фактически назначался по рекомендации земского начальника. «Волостной писарь – это та самая кляча, которая, в сущности говоря, ведет всю Россию и которую хлещет решительно всякий… Надо самому… повидать горы книг… над которыми корпят пи­саря и их помощники!» — отмечал в своем дневнике земский начальник Богоявленского округа Уфимской губернии  СР. Минцлов.

Деятельность крестьянского самоуправления контролировалась земскими начальниками, участок каждого включал несколько волостей. Главное внимание они уделяли регулярному поступлению налогов. Несмотря на контр земских чиновников над крестьянством, особенно на уровне волости, се лье общества обладали большой внутренней демократией и свободой.

Число волостей увеличивалось в связи с ростом населения. Власти старались, чтобы они были примерно одинаковы по количеству жите и состояли из однородных по национально-религиозному составу деревень. В начале XX в. произошло разукрупнение существующих Караякуповской и Сафаровской волостей, и была создана еще одна волость Абраевская. В нее вошли 19 деревень: Абраево, Бекеево, Биккулово, Бурановка, Верхнее Хазятово, Ибрагимово, Кизяк, Нижнее Хазятово, Сред Хазятово, Старо-Мусино, Теперишево, Ново-Баскаково, Новокиевка, Ново-Николаевка, Романовка, Рязановка, Чесноковка, Чувалкипово, Ябалаклы.

Рост численности населения приводил к обострению земельного проса. Дело в том, что община в результате крестьянской реформы 1861 г. получила определенный земельный фонд, который не подло отчуждению и периодически делился подушно между членами общины. Число душ росло, а земельный фонд оставался прежним. Душевые наделы сокращались, шло дробление земли. Остро стояла проблема выдела взрослых сыновей из больших крестьянских семей. В практику входит выдел без земли.

В 1898 г. был принят закон о размежевании башкирских земель между аульными общинами. При этом вотчинникам полагалось по 15 десятин на душу, припущенникам – по 7,5 десятины. Часть земли выделялась в государственный запасный фонд. Оставшиеся после этого земли считались «свободными» и могли продаваться и сдаваться в аренду. Это привело к тому, что дворяне, купцы, богатые крестьяне начали приобретать за бесценок огромные площади земель. В результате средняя обеспеченность землей башкирского двора сократилась к 1905 г. на 40%. Это произошло и  в Абраевской, Караякуповской, Сафаровской волостях.

Между тем экстенсивное ведение хозяйства требовало больших земельных угодий на душу населения. Отсюда — «аграрное перенаселена при сравнительно (в сопоставлении с европейскими странами) низкой плотности населения, проблема малоземелья, обострение аграрного проса, неурожаи на рубеже XIX —XX вв., приведшие к голоду, поражение России в войне с Японией явились детонатором массового крестьянского движения. Деревня требовала отнять земли у помещиков и поделить их между безземельными и малоземельными.

Реформы в политической сфере в ходе революции  1905 – 1907 гг. сопровождались преобразованиями общинного строя в деревне. Масштабная аграрная реформа связана с именем П.А. Столыпина. Официально она была провозглашена высочайшим указом от 9 ноября 1906 г. Эк указ был положен в основу  закона, принятого Государственном луж 14 июня 1910 г. Суть реформы отметил Столыпин,   выступая в Думе ноябре 1907 г.: «Не беспорядочная раздача земель, не успокоение бун подачками – бунт погашается силой, а признание неприкосновенное частной собственности  и, как последствие, отсюда вытекающее, создание мелкой личной собственности, реальное право выхода из общины и решение вопросов улучшенного землепользования –  вот задачи, осуществление которых правительство считало и   считает вопросами бытия русской державы». Центральным в реформе было разрешение отделы домохозяевам выходить из общины и  закрепить в личную собственность, причитавшуюся им часть общинной земли. Крестьяне получили   право свести  свои   наделы воедино, то есть создать отруб, и   выселиться на хутор. Опорой правительства в деревне должен был стать крепкий крес­тьянин-собственник. Столыпин подчеркивал, что ставка делается «не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных». Разрушить общину должна была и другая мера, предложенная Столыпиным: переселение крестьян в Сибирь, Среднюю Азию, Казахстан, а также на Южный Урал. Все это должно было обеспечить рост сельскохозяйственного производства, улучшить жизнь крестьян.

Однако указ от 9 ноября 1906г. и закон от 14 июня 1910 г. не распространялись на башкир-вотчинников, которым принадлежало больше половины надельных земель в Уфимской губернии. В Караякуповской воло­сти башкиры-вотчинники проживали в 9 деревнях. Их земельные отношения продолжали регулироваться «Положением о башкирах» (май 1863 г.), которое разрешало башкирам-вотчинникам закреплять в личную собственность свою долю общинной земли. В отличие от остальной час­ти сельского населения башкиры не вправе были продавать надельную землю. Распоряжение Министерства внутренних дел от 6 апреля 1910 г. разрешило включить в состав башкирских общин переселенцев из центральных губерний. Это открыло возможность скупки ими наделов башкир-вотчинников.

Кроме того, в Уфимской губернии существовала особая группа так называемых коренных собственников, русских и украинских крестьян, которые еще в XIX в. купили у башкир-вотчинников в общинную собственность землю. Покупки башкирских, помещичьих и других земель продолжались и в XX в. Так, в 1904 г. крестьяне из Черниговской гу­бернии купили у помещиков Потошева и Соколовой около 500 десятин земли и основали деревню, получившую впоследствии название Черниговка. На них столыпинская реформа не распространялась. В Абраевской волости, например, в 1913 г. они  проживали  в 7 деревнях.

Подобная реформа означала революцию в аграрном секторе страны. Однако большинство крестьян по-прежнему было привержено общине, так как для бедных она гарантировала социальную защиту. Но и богатые не торопились уйти: в общине легче было решать хозяйственные вопро­сы. Закон от 14 июня 1910 г. был встречен крестьянами враждебно. Сель­ские сходы не давали своим членам разрешения на выход из общины, и приходилось это делать принудительно. По этому поводу Минцлов писал: «Этим законом окончательно добили   общину; не знаю, к добру ли такая поспешность в столь большом деле, как ломка векового строя! Разъ­яснял я его… выборным крестьянам… и очень не по нутру пришелся всем – и молодым, и старым, этим двум извечно враждебным началам в деревне… Идея его (Столыпина – Р.Д.) правильная, но нельзя же насильственно благодетельствовать ею людей!».

Материалы переписи 1917 г. показывают, что в Уфимском уезде, куда входила территория современного Чишминского района, укрепи­ли свои общинные владения в личную собственность лишь 19% хо­зяйств. В Караякуповской волости площадь укрепленных в наделы земель составила лишь 33,7 десятины, и то чересполосно. Укрепили свои наделы в собственность (чересполосно) в основном припущенники деревень Абраево, Ибрагимово, Мусино, Теперишево, Чувалкииово, помещичьи крестьяне деревень Романовка и Упадышевка — всего 2892 десятины. Отрубную систему землевладения крестьянство не поддержало. Не получила развития и   хуторская форма расселения. В той же Абраевской волости  в 1913 г. имелось лишь 7 хуторов. Оценивая  итоги   реформы, знаток экономики   края  М.П. Красильни ков писал: «Удар общинному строю жизни  хотя и  нанесен, но общинные распорядки  еще сильны, и  жизнь продолжала протекать по старому проторенному веками  руслу».

Финансовым рычагом аграрной реформы стал Крестьянский поземельный банк. Его земельный фонд образовался за счет покупки помещичь­их, удельных и башкирских земель. Банк эти земли продавал крестьянам. Для их приобретения он выдавал ссуды.

Несмотря на недостатки, реформа способствовала общему подъем) сельского хозяйства края, особенно его агрикультуры, увеличивали посевные площади, росло производство товарного хлеба и т.д.

По данным переписи 1917 г., в Уфимском уезде на крестьянский двор в среднем приходилось 15,3 десятины, на душу обоего пола –   2,6 десятины. Примерно такое же положение было в Абраевской, Караякуповской и   Сафаровской волостях уезда. За средними  показателями скрывалось безземелье и малоземелье многих крестьян. Безземельных дворов было около 7%, малоземельных (имеющих менее 10 десятин)  –    ночи половина  дворов.   Это   обстоятельство   приводило   к   распространению аренды земли. Одна треть хозяйств прибегала к аренде. Земли в аренду сдавали   башкиры-вотчинники, а также крупные землевладельцы. Одна пятая часть хозяйств не имела сельскохозяйственных орудий и прибегала к их найму.

Местное   население   вовлекалось   в   промышленное   строительство. В 1912 г. началось сооружение Волго-Бугульминской железной дороги, которая начиналась от Чишмов и проходила рядом с деревней Сафарово. Многие крестьяне работали   на строительстве этой дороги. Развивались кустарные промыслы. Наибольшее развитие получили   выработка изделий из дерева, кузнечный промысел. В Чишмах занимались изготовлением телег,   саней,   колес,   лопат,   кулей,   бочек,   плетением лаптей и т.д. В Абраевской волости   кузнечным делом занимались 9 дворов. Все имели  посевы, лошадей и  другой скот. Кузница давала им дополнительный заработок,   который составлял в год около 160 руб. Строители железной дороги, развитие кустарных промыслов привели  к оживлению торговли. Ежегодно 25 ноября в Чишмах проводилась ярмарка. Здесь торговали хлебом, маслом, овощами, шерстью, кустарными изделия скотом,  сеном, дровами  и  т.д. В крупных селах имелось несколько лавок: в деревне Сафарово, например, их было 12.

Возникла новая отрасль – кумысолечение. Основная масса кумысников обосновывалась в башкирских деревнях Абраевской,   Караякуповской и Сафаровской волостей, где сохранились традиции  приготовления этого напитка. В 1910 г.,  например,  в деревне Ябалаклы лечились, и  отдыхали 600 человек,  Кучумово — 80, Кара-Якупово – 350, Чишмах — 80, Ново-Абдуллино      30 человек. Кроме башкир,   мишарей и   тептярей,  кумыс делом занимались и  русские. В деревне Нижне-Хозятово Абраевской волости состоятельный башкир Мухамет-Садык Мурзагареев, имея в 60 десятин надельной земли,  6 коров и  40 овец,  держал 28 лошадей, из них 7 кумысных. Башкир-бедняк деревни Ябалаклы Шарафетдин Шарипов (2,5 десятины посева,  2 рабочие лошади) имел «кумысную» лошадь. В деревне Кара-Якупово и 1917 г. кумысников принимали  Сайфулла Гарифуллин, Янтура Абдуллин, Хабиб Латыпов, Абдулла Гильманов, Гильман Сальманов, Исмагил Даутов, Самита Искакова и   др. –  всего 14 дворов. Некоторые из них имели от 15 до 23 лошадей. В тептярской деревне Ново-Абдуллино в том же году кумысников принял 21 двор. Кумысный промысел составлял хороший заработок и влиял на экономическое положение коренного населения.

19 июля (1 августа) 1914 г. началась Первая мировая война. Она причинила большой урон сельскому хозяйству края. Сократились посевные ди, уменьшилось поголовье скота, упала урожайность, уменьшилась валовая и товарная продукция во всех отраслях производства. Непрерыв­ные мобилизации   военнообязанных создали   в деревне острый дефицит рабочих рук.   Сократилось   снабжение   сельского   хозяйства  машинами и орудиями, удобрениями   и   семенами. Расстроилась торговля.

Заметные   изменения   произошли    в   крестьянском   землевладении. В1915 г. число хозяйств без полевого посева в трех волостях дошло до 890,  что составляло около 10% всех крестьянских хозяйств. В 1913 г. в Абраевской волости, например, из 2918 хозяйств безземельных было 287, а в годы войны их стало еще больше. В то же время часть зажиточных крестьян и увеличивали  свои  земельные угодья путем купли  и  аренды поме­щичьих и крестьянских земель. Росло число малоземельных дворов.

Война  привела   к   значительному    сокращению  конского   поголовья имению числа безлошадных хозяйств: если  в 1891 г. их в крае было 1630, то в 1915 г. – 2980. Перед войной в Абраевской волости  лошадей не имели 38,5 % хозяйств, в Караякуповской —   19,5 %. Их доля значительно выроста в голы войны. Увеличилось число дворов без крупного рогатого скота: в 1915 г. их насчитывалось 2565 против 2090 в 1895 г. В 1915 г. около 800 дворов трех волостей не имели   никакого скота.

Беспосевные и безлошадные крестьяне жили  в тяжелой нужде и нищете, подвергаясь эксплуатации   со стороны помещиков и   кулаков. Они представляли   собой   низшие   слои    деревни           батраков   и    бедняков, поденщиков с наделом, доля которых выросла с 8,4 % в 1913г. до 12,2 % и 1916 г. Одновременно происходило сокращение в группе многопосевных I крестьян. Если в 1913 г. доля середняков в крае составила 36,2 %, то в 1916 г. – около 31%. Удельный вес кулаков снизился с 6,3 % до 3,1 %. В годы войны система ведения хозяйства, техника и приемы обработ­ки почвы, как и прежде, были отсталыми. Наряду с трехпольем сущест­вовало пестрополье. Основными орудиями обработки почвы являлись деревянный сабан и соха. В 1915 г. в Абраевской, Караякуповской и Сафаровской волостях из 12406 дворов плуги имелись в 5010, железные бороны – лишь в 178, сеялки – в 248 дворах. Еще хуже было обеспече­но крестьянское хозяйство уборочными машинами: конные молотилки имели 203 двора, паровые молотилки – 4, веялки 1179 дворов. Сено косили вручную, сенокосилки   имели  лишь 13 хозяев.

Война резко ухудшила положение трудящихся крестьян, оно усугубилось уже в первый год войны, совпавший с неурожаем. Необычайно вы­росли цепы па продукты и   предметы потребления.

 

Установление советской власти. Гражданская война. Февральская революция 1917 г. была решающим поворотом к демократизации общественно-политического и государственного устройства многонациональной России.

Весть о победе революции в Петрограде была получена в Уфе 1 марта. Демократическая общественность края одобрительно отнеслась к революции. Уже 2 марта на заседании Уфимской городской губернский комитет общественных организаций. 4 марта от имени общественных организаций г. Уфы новому правительству была отправлена телеграмма следующего содержания: «Город и губерния радостно и спокойно, с сознанием гражданского долга, встретили весть о победе над старым строем; многочисленные выборные делегации от солдат просят передать привет новому строю, Государственной думе, свободной родине». В Уфе, уездных центрах и волостях состоялись шествия граждан с песнями о свободе и демократии. На сельских сходах зачитывался акт об отречении от престола царя Николая II.

Общественно-политическая жизнь в стране и Уфимской губернии после Февраля отличалась небывалым расширением демократических свобод. Значительное влияние в массах получили самодельные организации, которые не мели ярко выраженного классового характера – Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Сред политических партий наибольшую поддержку в народе имела партия эсеров, которая проповедовала идеи общинного социализма. Среди крестьянства  края популярностью пользовались левые эсеры, которые в ноябре 1917 г. образовали самостоятельную партию. Она выдвигала лозунги передачи власти советам, социализации земли, заключения демократического мира.

25 октября большевики сравнительно легко взяли в свои руки в Петрограде, умело использовав огромный заряд социальной ненависти, накопившейся у рабочих, солдат и крестьян. В штурме Зимнего дворца приняли участие чишминцы И.Г. Глухман и А.С. Бейко, служившие тогда в Петрограде. Крестьяне деревень Чишмы, Кучумово, Игнатовка, Нижне-Хозятово, Сафарово, Арсланово, Калмашево, Дурасово, Кара-Якупово, Черниговка и других признали советскую власть сразу и выразили готовность проводить в жизнь ее декреты, а также защищать ее от посягательств контрреволюции. Среди них было много и таких, которые не понимали смысла этого переворота.

В апреле 1918 г. в Абраевской, Кара-Якуповской и Сафаровской волостях образовывались Советы крестьянских депутатов. В них преобладали левые эсеры. Так, на съезде крестьянских депутатов Сафаровской волости, состоявшемся 13 апреля, присутствовали 105 эсеров, 25 большевиков и 3 беспартийных. В состав волисполкома были избраны 5 левых эсеров, 3 большевика и 1 беспартийный. Председателем исполкома стал левый эсер И.С. Якупов, а его заместителем – большевик М.А. Прядченко. В Караякуповской волости активными организаторами советской власти были Гиляз Асадуллин, Асылгарей Даутов, Харрис Рахманкулов.

Создаются боевые организации народного вооружения (БОНВ). Весной 1918 г. в селе Черниговка боевую дружину из 50 добровольцев организовал В.Г. Гаврик. К ней примкнули добровольцы из деревень Кара-Якупово, Арово, Михалкова, Боголюбовка. Вооруженные дружинники проводили в жизнь постановления советской власти: конфисковывали помещичьи имения, организовывали выборы в местные советы, участвовали в разделе помещичьих земель и т.д.

Весной 1918 г. начался раздел помещичьих земель. При этом были учтены пожелания сельских обществ. 17-18 апреля Комиссия по распределению земли Сафаровской по просьбе Чишминского общества следующим образом распределила земли помещика Назирова: Чишминскому обществу – 100 десятин, Еремеевскому – 39, Исаковскому – 14, Ново-Сафаровскому – 10 десятин. Земли помещиков Нейфельдов были распределены между крестьянами Екатеринославского общества, помещика Вала отданы Бекетовскому обществу и т.д. Следует отметить, что у помещиков отбирались не все земли. Так, Гладкову было оставлено 10 десятин пашни, Пашкину – 10, Прокофьеву – 24 десятин и т.д.

В конце мая 1918 г. чехословацкий корпус, созданный из военнопленных и возвращавшийся по Транссибирской магистрали в Европу, выступали против Советской власти. Поводом для мятежа послужила попытка местных органов власти разоружить чехословацкий солдат. В начале июня чехи повели наступление на Уфу со стороны Челябинска и Самары.

8 июня в Самаре эсеровские депутаты Учредительного собрания, разогнанного большевиками в январе, организовали правительство, получившее название Кочум. Его власть распространялась на большую часть Уфимской губернии. Самарское правительство приступило к формированию Народной армии на добровольной основе. Это нашло поддержку той части крестьянства Уфимской губернии, которая была недовольна аграрными мероприятиями большевиков. Основная масса среднего крестьянства не спешила поддержать Комуч  и выжидала. Добровольцы из железнодорожников станции Чишмы взорвали участок железной дороги Чишмы – Абдуллино и тем самым ненадолго задержали наступление белых со стороны Самары. Однако красные оказались не в состоянии сдержать их натиск и 4 июля оставили Чишмы, а затем и Уфу. В Уфе и Уфимской губернии установилась власть Комуча.

Правительство Кочума отменило все декреты советской власти, объявило вне закона не только большевиков и советских работников, но и «всех лиц, подозреваемых в участии в большевистском восстании». Особенно безжалостно белые расправлялись с коммунистами, членами боевых дружин и пленными красноармейцами. В деревне Ново-Николаевка, недалеко от станции Шингак-Куль, чехословаки арестовали 18 крестьян бедняков по подозрению в принадлежности к боевой дружине. Все они без суда и следствия были порублены шашками. Были расстреляны активные участники установления советской власти в Караякуповской  волости Гиляз Асадуллин, Асылгарей Даутов, Харис Рахманкулов, председатель Абраевского волисполкома Харин и др. Были убиты командир взвода дружинников Федор Кофтун из Боголюбовки, дружинник Григорий Копертех из Черниговки. В сентябре 1918 г. на станции Чишмы белые расстреляли около 500 военнопленных из числа китайцев и венгеров.

Комуч восстановил ликвидированные большевиками земельные комитеты. Им была поручена выработка временных правил пользования землей. Земля предоставлялась тем, кто ее обрабатывает. Занимающимся ремеслом, торговлей, а также служащим участки не выделялись. Все разделы озимых посевов, произведенные после 1 июня 1918 г., признавались недействительными, и право их уборки принадлежало их прежним владельцам. Запрещались самовольные переделы земли, их купля-продажа.

Комуч объявил мобилизацию в Народную армию. Однако многие не хотели воевать и при первой же возможности дезертировали. Житель деревни Чишмы Г.Ф. Урманов вспоминал: «Нас, человек 20 из деревни Чишмы привезли в Уфу и определили в войсковые части. Между собой договорились мы о побеге. Эти разговоры дошли и до других ребят. Мы решили попросить разрешения начальства сходить на толчок, якобы купить одежду… и все разошлись по домам». Однако вскоре дезертиры были схвачены: среди них – Ахкям Амиров, Абубакир Байбурин, Минтимер Биктимеров, Гайнуан Насыров, Хази Насыров, Гайнулла Урманов.

В декабре 1918 г. Уфа и губерния были освобождены от белых. В регионе была восстановлена советская власть, однако ненадолго. В марте 1919 г. пришли колчаковские войска. Западная Башкирия оказалась под властью генерал-губернатор Самаро-Уфимского края Е.К. Вишневского. В уездах и волостях возрождались земские учреждения. Новые власти начали борьбу «с большевистской агентурой и пропагандой». Всем гражданам сел и деревень было вменено в обязанность «арестовывать и доставлять военным властям всех бунтарей-большевиков и агитаторов». Проводилась насильственная мобилизация. Ответственность за обеспеченность явки мобилизованных возлагалась на само население. За каждого неявившегося призывались двое непризывного возраста. Кроме того, на населенные пункты накладывался штраф по 1 тыс. руб. за каждого неявившегося или самовольно отлучившегося (бежавшего).

Колчаковское правительство объявило о переходе к крестьянам за вознаграждение некоторых частновладельческих и казенных земель. Земля и хозяйство капитализированных частновладельческих имений оставались в неприкосновенности. Захваченная крестьянами земля кулачества подлежала немедленному возвращению. В то ж время, сознавая свое бессилие возвратить земли, перешедшие к крестьянам по советскому законодательству, оно было вынуждено разрешить засеять ее и собрать урожай, объявив крестьянам временными арендаторами этой земли. Окончательное решение аграрного вопроса откладывалось до созыва Национального (Учредительного) собрания.

Было отменено государственное регулирование хлебной и мясной торговлей. Восстановлены все дореволюционные налоги. Главными были земельное обложение (оброчная подать), промысловый и подоходный налоги. Денежные поступления из деревни обеспечивались больше косвенными налогами, чем через прямые обложения. Крестьянство несло многочисленные натуральные повинности. Военные власти в волостях и селах проводили реквизиции, конфискации и другие чрезвычайные сборы.

Однако власть А.В. Колчака была недолгой. Уже в конце мая 1919 г. красные начали готовиться к наступлению на Уфу. Чишмы имели важное стратегическое значение для обеих сторон. Здесь Колчак сосредоточил 20-25 тыс. штыков и сабель, бронепоезда, бронемашины и боевые аэропланы.

План операции по овладению Чишмами разработали М.В. Фрунзе и В.И. Чапаев. 26 мая Чапаев издал приказ, в котором говорилось: «для задержки нашего движения противник ухватился за узел Бугурусланской и Бугульминской ж/д Чишмы. Но мы будем бить противника не так, как он хочет, а так, как мы хотим. Дружным и единовременным ударом с запада на Ново-Царевщине, Верхнее Хазятово, Н-Хазятово, Маковка, Чишмы, Илькашево, Марусино, п. Алкино столкнем белогвардейцев с железной дороги, для большого удобства топить в реке Белой и тем самым очистить себе путь к Уфе и дальше».

Наступление чапаевцев началось утром 29 мая. 75-ая бригада Ф.К. Потапова заняла деревню Ново-Усманово, переправилась через Дему, захватила Дурасово, Ново-Царевщину (Пензу) и быстро двигалась вдоль Демы. По мнению краеведа Ш.А. Терегулова, эпизод с Анкой-пулеметчицей в кинофильме «Чапаев» произошел у деревни Дурасово, а ее прототипом была М.А. Попова. Автор приводит рассказ Поповой: «Это случилось под селом Дурасово, что на р. Дема. К нашей позиции двигались белые. Наши их встретили оружейным и пулеметным огнем. Вдруг одна из «точек» замолчала. Пулеметчик убит. Оказавшись рядом, я залегла у «Максима» и стала стрелять».

30 мая 1919 г. 73-я бригада под командованием И.С. Куякова овладела узловой станцией Чишмы. Этот день был последним днем войны в крае. 1 июня на привокзальной площади состоялся митинг, а после него – запись добровольцев в Красную Армию. Тогда добровольцам записались Шахизян Аллагулов, Амирзян Аллагулов, Хусаин Гайнуллин, Ибрагим Иблиев, Гали Сафиуллин, Давлет Сахибгареев и другие – всего около 50 человек.

 

Коллективизация крестьянских хозяйств. Ликвидации «кулачества» и духовенства.                 С приходом к власти большевики начали широкую пропаганду идеи коллективного ведения сельского хозяйства. В условиях всеобщего обнищания населения идеи коллективизма находили отклик среди батраков, бедняков и малоземельных крестьян. В 1919 г. бедняки первым ее председателем был демобилизованный красноармеец Фазыл Валеев. Коммуне выделили около 100 га лучшей земли. Коммунары перенесли на новое место свои дома, надворные постройки; построили пекарню, столовую, конный двор, паровую мельницу и т.д. Под школу перевезли дом помещицы Майпарваз бике из деревни Узытамак. В школе учились не только дети коммунаров, но и крестьян из ближайших деревень. Учителем был Хамит Рахманкулов. Государство бесплатно выделило коммуне плуги, сеялки, лобогрейки, молотилку. Коммунары и их дети питались в общей столовой. Они стремились одеваться одинаково в свою особую форму. Мужчины носили зеленые гимнастерки, брюки галифе, фуфайки, окантованные красной лентой, сапоги. Девушки носи­ли синие кофты и юбки, головы повязывали красной косынкой. Пожи­лые женщины носили белые платки и платья зеленого цвета. Каждый Мужчина стремился иметь оружие, что было тогда сделать нетрудно.

Жизнь коммунаров казалась па первых порах интересной, необычной. Устраивались красные свадьбы. В школу по ликвидации неграмотности вовлекли все население до 60-летнего возраста. Был создан кружок художественной самодеятельности. Коммунары ставили спектакли, выступали е концертами не только у себя, но и в близлежащих деревнях. Перед каж­дым выступлением читали лекции о международном положении, преимуществах коллективного труда. Коммунары выписывали газеты «Правда», «Янавыл», журналы «Беднота» и «Крестьянка», проводили громкие чит­ки. Однако новая жизнь продолжалась недолго. Веками сложившаяся привычка к индивидуальному хозяйству взяла верх. В 1923 г. часть ком­мунаров вернулась в свою деревню. Оставшиеся крестьяне поделили поля между собой и начали жить по-старому. В 1927 г. они организовали кол­хоз «Пример», председателем которого стал Галимзян Гареев.

Наряду с коммунами возникли артели, товарищества и совхозы: ар­тели «Ак-Ялан», «Янги-Хаят», Альбеевское сельскохозяйственное товари­щество, Шингаккульский и Удрякский совхозы. Начиная с 1928 г., резко возрастают масштабы государственной помощи сельскохозяйственным артелям по линии кредитования, снабжения орудиями производства, (окнами и т.д. Для них устанавливаются налоговые льготы. Все это привлекало крестьян, в первую очередь батраков и бедняков в колхозы и способствовало росту их числа. В Чишминской волости весной 1928 г. существовали сельхозартели «Заря», «Пример», «Ак-Ялан» и коммуны «Новая жизнь» и «Аминевская». Кроме того, были созданы Аровское, Барсуанбашевское, Ириковское, Сафаровское, Черниговское машинные товарищества, в конце 1929 г. насчитывалось 12 сельхозартелей, объеди­нявших 602 хозяйства, или  всего лишь около 9 % всех хозяйств.

5 января 1930 г. ЦКВКП(б) принял постановление «О темпе коллективизации   и   мерах  помощи   государства колхозному   строительству. Бюро обкома ВКП (б) предложило канткомам и  волкомам партии развернуть соревнование по скорейшему завершению коллективи­зации.  Организацией колхозов занимались советские  работники, члены партии, комсомольцы, приезжие уполномоченные и активисты. Тогда деревенских ячеек было 11, в которых насчитывался 101 коммунист. На партийных собраниях Чишминской волости  принимали решения, обязывающие каждого коммуниста вовлечь в колхоз не менее двух единоличных хозяйств, завершить коллективизацию до 10 января 1930 г. Повсеместно нарушался принцип добровольности   вступления в артель. Широко применялись угрозы раскулачивания, лишения избирательных прав и т.д.

Как и в других регионах, наблюдалось увлечение созданием колхозов-гигантов. 13 феврале 1930 г. была организована сельхозартель «Баша вангард», в которую вошли крестьяне всей Чишминской волости (5537 хозяйств). Она была практически неуправляемой. Был объявлено, что Чишминская волость стала социалистической. Вот как была создана артель «Игенче». 12 апреля 1930 г. партийная ячейка деревни Новая провела открытое партийное собрание, на котором было принято рели организовать колхоз. Все 17 участников собрания (коммунисты и активисты) подали заявления. Председателем колхоза избрали члена партии Хабибуллу Мирваизова. В обобществленном хозяйстве оказалось 9 лошадей, 8 сох, около 20 деревянных борон, 2 лобогрейки и 1 молотилка. Середняцкая часть деревни попыталась оказать сопротивление, когда встал вопрос об отводе колхозу лучших земель, отобранных у единоличников. Крестьяне избили учителя Хасана Маликова и землеустроителя Барыя Mаксютова. Дело доходило до того, что женщины ложились перед трактором, чтобы не пустить его на свой участок земли. Одни сопротивление крестьян было сломлено, и в 1931 г. в колхозе было ум более 100 хозяйств, а в 1932 г. вся деревня стала колхозной.

Сильным было противодействие организации колхозов в Абраево, Аминево, Бабиково, Кара-Якупово, Ново-Абдуллино, Сайраново, Сафарово, Чишмах и в других деревнях. В Абраево крестьяне убили инициатора создания колхоза «Урняк» и первого его председателя Кашфи Богданова, в Чишмах — комсомолку Гильмизиган Байбурину.

Пассивной формой крестьянского сопротивления стал массовый забой скота. В результате только в Чишминской волости  к 10 февраля 1 поголовье   лошадей   уменьшилось   на   1292   головы   (на   22 %), дойных коров –  на 1935 (на 29,2°..), молодняка крупного рогатого скота —  на 2415 (на77 %), овен – на 7014 голов (на 45,2%).

Руководству партии и страны пришлось принимать срочные меры. 2 марта 1930 г. в газете «Правда» была опубликована статья И. Сталина «Головокружение от успехов», в которой он признавал, что в дерев­ины серьезные ошибки и подчеркивал, что нельзя насаждать силой. «С появлением статьи товарища Сталина, говорил в и тс секретарь Чишминского волкома ВКП (б) А.С. Бебко в мае 1930 г.,    у нас поднялась буря,… пошла настоящая открытая классовая борьба.

В это же время в печати был  опубликованный   Примерный устав сельскохозяйственной артели, определявший степень обобществления средств производства. 14 марта   ЦК (б) принимает   постановле­ние  «О   борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». В нем критиковались перегибы при проведении коллективизации и указывалось на необходимость сосредоточить внимание сохранении существующих артелей. Волостные партийные и советские работники безуспешно попытались скрыть эти  документы. Когда они стали  достоянием крестьян, начался их массовый выход колхозов. В Чишминской волости были  коллективизированы все хозяйства, а к началу сева 1930 г. колхоз покинули   76 % членов. В деревне Арсланово, например, 75 крестьян вышли  из колхоза. Коммунистам и активистам с боль    шим трудом удалось приостановить дальнейший развал колхозов. В апреле 1930 г. колхозам и  их членам были предоставле­ны. Для единоличных хозяйств расширен круг признаков для их пня. Размер сельхозналога увеличен в 10 раз. Однако административный нажим на крестьян не ослаб. Все это вместе взятое вынудило крестьян идти в колхоз. На 1 марта 1931 г. в колхозах состояло 42,5 % крес­тьянских хозяйств. К 1933 г. из 15290 хозяйств района 10220 (72,4 %) объединились в 61 колхоз. В 1933 г. уровень коллективизации достиг 83,6 %.

Однако около 3,5 тыс. крестьянских дворов продолжали   вести  единоличное хозяйство и   не хотели   вступать в колхоз. Особенно упорствовало население Кляшевского и   Сайрановского сельских советов. В связи была разработана система мер по вовлечению крестьян в коллективы. Прекратились необоснованные исключения из колхозов. Были   восстановлены в правах ранее не правильно исключенные колхозники. Предпринимались меры по устранению административного произвола (массовые штрафования колхозников). Устранялись препятствия при   приеме как-то: затягивание рассмотрения заявлений, требование поднять хозяйство до уровня 1930 г., внесение денежного взноса и т.д.

Одновременно с этим усилился  налоговый пресс на единоличников выросли   размеры обязательных поставок государству зерна, мяса, шерсти, кожсырья. При этом мясо и кожсырье они обязаны были сдавать независимо от наличия в  хозяйстве скота.   Размеры обязательных поставок росли  из года в год, хотя количество скота и посева лось. В случае невыполнения поставок скот конфисковывался, политика по отношению к единоличнику вступить в колхоз их вынудила. Накануне войны почти все крестьяне района стали колхозниками, единоличников осталось единицы.

Наряду с колхозами  создавались советские хозяйства (совхозы). Тогда считалось, что они   являются  «форпостами   социализма» в деревне воплощением будущего всего аграрного сектора экономики. Первый совхоз в районе был организован в 1923 г. и  назывался «Уршак». В 1929 г. создается семеноводческий совхоз «Смычка».

Так   произошло насильственное и спешное преобразование индивидуальных частных хозяйств в коллективные.

Для   производственно технического обслуживания колхозов государство на свои средства создавало машинотракторные    станции (МТС). В 1931 г. в  них имелось 80 тракторов, 13 комбайнов и много техники и сельхозинвентаря. Они обслуживали 47 колхозов. Тяжелый и малопроизводительный ручной труд постепенно заменялся и свыше 140 автомашин. Частично были механизированы наиболее трудоемкие процессы в полеводстве: пахота, боронование, посев, уборка, молотьба. Однако конно-ручные машины и орудия все еще играли важную роль в колхозном производстве.

Использование сложных машин обусловило появление в деревне новых профессий. Потребовались трактористы, комбайнеры, шоферы механики, подготовка которых в то время являлась сложной задачей. Крестьянская молодежь еще не имела достаточного образовательного уровня. Несмотря на это подготовка механизаторских кадров с каждым годом увеличивалась. В 1931 г. при Чишминской МТС были организованы краткосрочные курсы трактористов. В 1936 г. в районе трудились 209 тракторов и 49 комбайнеров. Они числились в штатах МТС.

Взаимоотношения МТС с колхозами строились на основе договоров, которые имели силу закона. МТС была обязана «оказывать постоянную помощь колхозу в деле его организационно-хозяйственного укрепления путем агрономического обслуживания колхоза, составления его производственно-финансовых планов, установления правильного севооборота, со­действия колхозу в деле организации   труда и   распределения доходов, колхозных кадров и постановки учета». Как видно, МТС были созданы не только для производственно-технического обслуживания, для организационного руководства колхозами. Фактически   через МТС государство осуществляло непосредственное руководство колхозным производством, и  артели   потеряли свою кооперативную сущность.

За работу с натурой МТС колхоз рассчитывался натурой. Так называемая натуроплата первоначально устанавливалась в определенной доле от урожая колхоза и с учетом объема выполненных МТС работ. На 1933г. было установлено, что МТС получают от колхозов 20 % урожая 17 % свеклы и  16 % – картофеля.

В разгар коллективизации, в августе 1930 г., была проведена реформа административно-территориального деления республики: вместо кантонов и созданы районы и   сельсоветы. В Чишминский район вошли 226 населенных пунктов Абраевской, Новоселовской и  Чишминской волостей. Было образовано 37  сельских советов. Население района составило 78943 человека.

19-20 августа 1930 г. в селе Чишмы состоялась первая районная партийная конференция. В ее работе приняли участие 90 делегатов из трех волостей. В состав райкома партии были  избраны: Акбердин, Ахмадиев, Бикбулатова, Гайфуллин, Галеев, Думайский, Козлов, Илистанов, Тютнев, Переметов, Струговец, Фаизов, Файрузова, Хуснуризалов, Пугачев,  Юнусов. Первым секретарем райкома стал Гайфуллин, а в состав бюро вошли   Ахмадиев, Бебко, Думайский, Козлов, Тютнев, Хуснуризалов. К октябрю 1930 г. в районе имелось 28 партийных ячеек, кандидатские группы, которые объединяли   517  членов и   кандидатов члены ВКП (б).

1 сентября был образован районный исполнительный комитет депутатов трудящихся. Председателем  райисполкома был избран  Думайский.

12 ноября 1931 г. началось издание районной газеты «Сталинче». Первым ее редактором был Мударис Алмаев. Газета выходила один раз в пять дней 3-тысячным тиражом. Чишминская МТС выпускала газету   «Басу («Ударник полей»).  Свои   многотиражки   издавали   совхоз Ново-Троицкая МТС.

Составной частью коллективизации  стало так называемое «раскулачивание», т.е. экспроприация средств производства и   конфискация всего имущества, включая жилой дом, драгоценности, накопленные денежные средства и личные вещи у богатых, зажиточных, среднего достатка крестьян, a также у всех тех, кого местные руководители считали  противниками советской власти  и колхозов.

Кулаков делили на три категории. Инициаторов и исполнителей террористических актов, а также занимающихся антисоветской и антиколхозной деятельностью арестовывали   органы  ГПУ и, в зависимости от тяжести преступления, заключали  их в тюрьму или расстреливали имущество   конфисковывали, а   членов   семей   высылали   в отдаленные районы страны. Так, 13 февраля  1930 г. па общем собрании бедняков и  батраков Игнатьевского сельсовета (присутствовали 37 человек) по докладу его председателя Петра Папченко было решено отнести к I категории 6 хозяйств. Основанием стали следующие мотивы. Емельян Саквин, например, до   революции    был   крупным   землепользователем (45дес.), торговал бакалейными   товарами, железом, служил псаломщиком в Богомоловской церкви,   1929 г. укрывал хлеб,  а его сын Сергей покушался на жизнь председателя сельсовета, дискредитировал бедняцкие и   вел пропаганду   против бедняцкой группы и   естной власти. Усенко обвинили   в том, что он срывал мероприятия советской работу кресткома, вел агитацию против всех кампаний, являлся тором проведения нелегальных собраний, эксплуатировал наемный труд. На собрании  предлагалось закончить борьбу с кулачеством до 20 февраля «вплоть до выселения на Соловки».

Во вторую категорию выделяли   наиболее богатых кулаков, эксплуатирующих наемный труд. Все их имущество конфисковывали, а их вместе семьями депортировали  в районы Севера и  в Сибирь. Третью, наиболее многочисленную категорию составили  все остальные кулаки, т.е. противники организации колхозов. Их после экспроприации средств производства, всего имущества переселяли на новые земли в пределах республики, отправляли на лесоразработки, строительство мышленных

В Чишминском районе первый этап произвола по отношению к богатым и зажиточным крестьянам начался в конце 1929 – начале 1930 гг. еще до начала массового колхозного движения. Известный тезис «ликвидация кулачества как класса на основе сплошной коллективизации» здесь проводился в жизнь в обратном порядке. Во главе движения по раскулачиванию шли коммунисты, комсомольцы, которых поддерживали активисты и бедняки. На совместных собраниях партийных ячеек и бедноты вопрос, кого именно раскулачить. Основной признак для отнесения к разряду «кулак» – применение наемного труда в целях наживы – нем Н учитывался. Нередко сводились личные счеты. В дереве Еремеево (Чишминская волость) была раскулачена многодетная мать Б. Муслимова. Она жила в небольшой избе, имела лошадь и  корову. Летом из-за болезни была вынуждена нанять работника для уборки  урожая сроком на два месяца. Ее обвинили   в эксплуатации   наемного труда и   вместе с малолетними детьми   выселили   на улицу, а все имущество продали  с торгов: избу за 15 руб., амбар за 65 коп., сани за 50, одеяло за 10, пять кур за 9 коп.

Глав раскулаченных семей арестовывали  и  высылали на 3-10 лет в Сибирь, на Север  (Архангельск, Котлас, Мурманск), Вологодскую области  и даже на Сахалин. Эта вакханалия продолжала бытия в Башкортостан в начале апреля  1930 г. специальной комиссии Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. Она ознакомилась с ходом коллективизации, раскулачивания и  выявила массу беззаконий по отношению к крестьянству. В выводах комиссии отмечалось, что «раскулачивание предшествовало  коллективизации, причем ликвидация выливалась в изъятие и дележку и первую очередь средств потребления… Все эти явления проходили  «самотеком», не встречая четкого руководства, направленного на устранение указанных безобразий». Началась про­верка всех дел, связанных с раскулачиванием, лишением избирательных прав, индивидуальным обложением  единым сельхозналогом.  Эта работа родилась в апреле        начале мая  1930 г. комиссиями   волостных и кантонного исполкомов, органами прокуратуры, а также специальной правительственной комиссией, направленной  в  Уфимский кантон.   В  Чишминской волости   из ранее раскулаченных хозяйств было восстановлено в правах 167 человек. За грубые ошибки   в деле раскулачивания руководство Чишминской  волости, председатели    некоторых   сельских  советов предстали  перед судом.  Они   были   осуждены  к лишению свободы, но несколько месяцев освобождены.

11 мая 1930 г. на волостной партийной конференции обсуждались ме­ры по исправлению допущенных   ошибок.   Новый   секретарь   волкома ВКП (6) Л.С. Бебко признал, что бывшее руководство волости   давало родителям сельсоветов,  партийным ячейкам неправильную  установку: «продать до последней иголки  у кулака». Этот лозунг иной раз применялся даже и  к середнякам и   беднякам.

В мае 1932 г. по поручению обкома ВКП (б) Башкирский ЦИК разработал новую «Инструкцию» о порядке раскулачивания. На основе     иной «Инструкции» проведен новый учет кулацких хозяйств: па этот раз их оказалось по району 581, из них 299 хозяйств уже были   раскулачены, а 282 подлежали  раскулачиванию и  выселению за пределы района. На очередном заседании  (19 июля 1931 г.) президиум райисполкома утвердил решения «бедняцких, колхозных собраний и президиумов сельсоветов» о раскулачивании   и   выселении   глав 244 хозяйств.

В январе 1932 г. был проведен еще один учет кулацких хозяйств. Теперь их оказалось 1176. По неполным данным, по району всего было раскачено 1627 хозяйств. Раскулачивали и лишали  свободы даже глубо­ких стариков. Так, был осужден к лишению свободы на 5 лет 86-летний старик из деревни  Сафарово Х.Л. Байбурин.

Многие крестьяне, чтобы   не  попасть  в  категорию «кулак», уезжали Стерлитамак, Белорецк, Магнитогорск, Сим, Ташкент, Западную Сибирь, на новые стройки,  бросая семью, дом,  имущество. В результате за 3 года (1930-1932) численность населения района уменьшилась на 3,2 человек, а количество крестьянских дворов за 1933-1935 гг.  –  на 2304. В 1933 г. органами  госбезопасности  эти крестьяне были взяты на  учет. В документе они   названы «контрреволюционерами и деклассированными   элементами».   Из Чишминского района было переселено 282 семьи с детьми.

В 1931 —1932 гг. было проведено переселение в пределах республики раскулаченных по третьей категории.  В  Белорецком, Дуванском, Караидельском, Нуримановском и   Уфимском районах возникло 17 спецпоселков, созданных спецпереселенцами. Каждый поселок представлял собой небольшой концентрационный лагерь во главе с коменданта: без его разрешения не мог покинуть поселок. Нарушителей режима сажали в  карцер.  Трудоспособные   поселяне   работали   на лесозаготовках. Снабжение спецпереселенцев продуктами питания было плохим. Зарплата своевременно не выдавалась. Медицинское обслуживание отсутствовало. Тяжелый труд, полуголодное существование, зимние морозы ли  массовую смертность. В Центральном историческом архиве РБ сохранился список глав семей, проживавших в этих спецпоселках в конце 30-х годов, где значится 104 выходца из Чишминского района.

Среди них: из Арсланово — Сибагад Адигамов; из Бабиково – Абдклхак Актимеров; из Балагушево – П.П. Баранов; из Верхней Тирмы – Г. Бикбулатов; из Еремеево –   Г. Багаутдинов; из Кахновки – Я.Г. Будко, И.К. Васюк, Я.М. Дерипаско; из Ломопосово – А.Ф. Александров: из Ново-Арсланово – М. Богданов;     из    Новотроицка – Е.Т. Вира, П.Д. Бирюков; из Сафарово –   Гиндулла Адлагулов, Габдрахман Acaдуллин, М. Байбурин; из Семеновки   –    А.Ф. Данилов, В.Ф. Данилов; из Удрякбаш – Ахметхан Валитов; из Узытамака – Абдулла Давлятов, Ахкям Давлятов ; из Чишмов — Р. Байбурин, И.А. Белослутсов.

Выселение крестьян продолжалось в течение 30-х годов. В начале 1937 г. работники органов госбезопасности  по Чишминскому району ставили   список  выселяемых   единоличников  из  района и  Башкирии. В нем значились 25 глав семейств, 79 детей, всего 154 человека. Тогда же были взяты на учет все бывшие кулаки, вернувшиеся из ссылки и советские элементы: их оказалось 225 человек.

Коллективизация и раскулачивание сопровождались гонения религию и  репрессиями  по отношению к служителям религиозного культа. Неграмотные и малограмотные представители местных властей, коммунисты и особенно комсомольцы грубыми методами стремились форсировать «отмирание» религии, якобы для того, чтобы она не препятствовала строительству социализма. Конфисковывали и уничтожали книги религиозного содержания, ущемляли   права верующих, оскорбляли  их религиозные чувства, мечети и церкви, духовенство облагали непомерными налогами.

В январе 1929 г. на совещании   секретарей кантонных комитетов ответственный секретарь Башкирского обкома ВКП (б) Э.Я. Юревич заявил о том, что мусульманское и православное духовенство является не только источником  кулацкой идеологии, но и организатором кулацкой активности. Развернулась кампания по закрытию мечетей и церквей и начались гонения на священнослужителей. Хозяйства мулл, муэдзинов, попов и других служителей культа независимо от того, эксплуатировался в них чужой труд или  нет, были  отнесены к кулацким. Глав этих семейств и взрослых детей лишали   избирательных прав, раскулачивали и отправляли на лесозаготовки, в ссылку, в концлагеря и  т.д. Так, был репрессирован второй имам деревни  Нижние Тирмы Абдрахим Улимаев; в декабре 1930 г. на З года был сослан мулла деревни Сафарово Ф.М. Асадуллин, муэдзин  Кабир Асадуллин был заключен в тюрьму на 5 лет. Мулла деревни Барсуанбашево М.Г. Якупов был репрессирован дважды: в марте 1930 г. и в 1933 г. Только в одной Чишминской волости с апреля 1929 г. по апрель 1930 г. были   закрыты и   переданы под учреждения культуры 30 мечетей и  3 церкви. На XVI съезде ВКП (б) (июнь 1930 г.) секретарь Башкирского обкома Л.Б. Быкин на всю страну заявил о том, о том, что у нас «закрыты почти все церкви, … почти всех попов и мулл мы по­пали на лесозаготовки», хотя это не соответствовало действительности. Все эти  явления отрицательно сказывались на духовной тмосфере сельского общества, накаляли    и    без   того   обостренную политическую обстановку в деревне.

Гонения на религию и духовенство продолжались и  после принятия «самой демократической в мире» Конституции   СССР. В январе 1937 г. работники госбезопасности   взяли   па учет всех оставшихся мулл, муэдзинов, членов церковных и мечетных советов и даже активно верующих. Таких по Чишминскому району оказалось 184. Многие из них были  репрессированы. Архивные документы свидетельствуют о том, что массовые Укрытия оставшихся мечетей и   церквей происходили   в 1936-1940 гг. Обычно под давлением коммунистов и   руководителей сельсоветов общие собрания граждан сел и деревень выносили  решения о закрытии  мечети, церкви. Зачем такое решение принимал исполком сельского совета, и материалы направлял в райисполком.  Последний принимал решение об удовлетворении «просьбы» жителей и   сельсовета и   дело направлял на утверждение в Президиум Верховного Совета БАССР. Так, в мае 1936 г. жителей деревни   Кара-Якупово  приняло решение о закрытии (80 % взрослых жителей проголосовало «за»). 23 апреля 1939 г. президиум Чишминского райисполкома рассмотрел вопрос «О закрытии Старо-Мусинской мечети» и постановил: просьбу граждан деревни и решение Старо-Мусинского сельсовета о закрытии   мечети   и   передаче ее под клуб удовлетворить,  просить Президиум Верховного Совета БАССР утвердить решения общего собрания и   президиума Чишминского райисполкома.

Навсегда покончить «с наследием проклятого прошлого», с «опиумом для народа»   – религией – не удалось. Религиозность в крестьянстве, несмотря на гонения властей, не исчезла, а лишь существенно трансформировалась.

Многие репрессированные  крестьяне  и   духовные лица, отбыв  срок указания, вернулись в родные края. Они   стали   изгоями   общества: не и ни  имущества, пи   гражданских прав.  Некоторые из них обра­тись в местные органы власти   с просьбой восстановить в избирательных правах, но получали   отказ. Так, некто Якуп Гильманов был лишен избирательного права в 1930 г., раскулачен и   сослан на 5 лет. Вернулся прочно, в 1932 г. Хозяйства своего не имел, пас общественный скот и iкормился. В 1935 г. он обратился в Дурасовский сельсовет с просьбой о восстановлении в правах, но ему было отказано. Это решение сельсовета утвердил президиум Чишминского райисполкома с мотивиров­кой: не занимается общественно полезным трудом.

Давлетшин Р.А.

В годы Великой Отечественной войны. Великая Отечественная война 1941-1945 гг. явилась тяжелым испытанием для жителей Чишминского района, как и всего Башкортостана, всей страны. Район участвовал в обеспечении фронта воинами, продовольствием, лошадьми, транспортными средствами, сборе средств и подарков для бойцов; в обеспечении продо­вольствием и сельскохозяйственным сырьем тыла; принял и разместил эвакуированное население, госпитали. В этой работе организующую роль сыграли райком партии, исполком райсовета, районный военный комис­сариат, колхозы, учреждения и организации района. Уже в июне 1941г. ушли на фронт 120 чишминцев-добровольцев. Были мобилизованы военнообязанные, четыре раза за годы войны проводились призывы в Крас­ную Армию молодежи 1924-го, 1925-го, 1926-го, 1927-го годов рождения. Выбыли на фронт подготовленные в районе 55 медицинских сестер, среди них – Фавзия Бикбулатова, Татьяна Денисенко, Ефросинья Конеева, Анна Семисенко, Нагия Галимова, Фавзия Урманова. Всего было мобилизовано и призвано в армию более 11 тыс. человек.

На   территории    Чишминского   района,  по   данным   исследователей. IТ.Х. Ахмадиева и   М.A. Бикмеева, в  короткие сроки   создаются воинские формирования. За сентябрь-октябрь 1941 г. в Уфе и  населенных пунктах Чишмы, Сафарово, Булгаково, Чесноковка и   Нижегородка за счет людских ресурсов БАССР была сформирована 361-я стрелковая дивизия. Она состояла из трех стрелковых, одного артиллерийского полков и минометного, истребительно-противотанкового, зенитно-артиллерийского отдельных дивизионов. В части боевого обеспечения вошли отдельные саперный батальон, батальон  связи, мотострелковая  разведывательная   рота, рота химической защиты, тылового и   технического обеспечения        отдельный медико-санитарный  батальон, автотранспортная   рота, полевая   хлебопекарня, дивизионный ветеринарный лазарет, полевая   почтовая  станция.   На  1  октября 1942 г. в дивизии было: личного состава – 10 341 человек, лошадей 1320, винтовок – 7265, пулеметов станковых — 112, пулеметов ручных – 200, НПД, ГШШ – 922, противотанковых ружей – 228, минометов 107 мм и 120 мм – 18, минометов 82 мм – 85, минометов 50 мм – 85,гаубиц 122 мм – 12, пушек 75 мм — 30, автомашин — 100. Погрузка дивизии в железнодорожные эшелоны велась с 8 ноября 1941 г. одновременно со станций Дема и Чишмы. Последний эшелон со станции   Чишмы ушел па фронт 11 ноября.

На бюро Башкирского обкома ВКП (б) 29 ноября 1941 г. был принят расчет комплектования двух башкирских кавалерийских (112-й и 113-й) дивизий за счет районов республики. Из Чишминского района для 112-Я дивизии полагалось призвать и мобилизовать 74 человека (1922-1901гг. рождения) «из местной национальности», в том числе: 5 – младшего начальствующего и 69 рядового составов; кроме того –   выделить 223 лошади: 10 верховых, 13 артиллерийских, 200 обозных: а также – 25 парных повозок. Срок исполнения 1 декабря 1941 г. Для 113-й кавалерийской дивизии  необходимо было выделить 150 лошадей обозных. Срок исполнения – 6 декабря 1941 г.

При   формировании   112-й Башкирской кавалерийской дивизии 3-й полк в конце 1941 – начале 1942 гг. располагался на станции Алкино.

В декабре 1941 – апреле 1942 гг. в Уфе, Чесноковке, Чишмах, Сафарово, Зубово, Макроусово в основном за счет людских ресурсов республики была создана 433-я стрелковая дивизия, с января 1942 г. ставшая 214-й, В ее состав входили   776-й, 780-й, 788-й стрелковые полки. 683-й артиллерийский полк, дивизионная школа, 20-й отдельный противотанковый дивизион, 603-й отдельный саперный батальон, 302-я отдельная мотострелковая разведывательная рота, 530-я отдельная рога имической защиты, 91-я   отдельная   зенитно-артиллерийская   батарея,  штабная батарея начальника артиллерии, 364-й медико-санитарный батальон, 263-я отдельная автомобильная рота, 446-я полевая хлебопекарня, 911-й ветеринарный лазарет. 776-й полк дислоцировался в поселке Чишмы, 780-й – в Сафарово. Боевая учеба проходила в грудных условиях. Не хватало оружия, боеприпасов и техники. Бойцы учились на изготовленных ими макетах танков, орудий и пулеметов. 26 апреля 1942 г. со станции Чишмы был отправлен на фронт 780-й стрелковый полк, затем все остальные части дивизии (см. Кременчугско-Ллександрийская Краснознаменная орденов жм и Богдана Хмельницкого стрелковая дивизия).

феврале-мае 1942 г. в селе Алкино на базе 17-й запасной стрелковой бригады за счет людских ресурсов Башкортостана сформировался 587-й гаубичный артиллерийский полк. 15 мая 1942 г. он  убыл на фронт.

В апреле-мае 1943 г. в Алкино на базе 17-й запасной стрелковой бригады за счет людских и  материальных ресурсов БАССР был сформирован отдельный противотанковый  истребительный артиллерийский полк имени Салавата Юлаева. Полк состоял из 508 человек и   в июле 1943 г. был отправлен на фронт.

Созданные в Чишминском, других районах и городах республики воинские соединения прославились в сражениях Великой Отечественной и Второй мировой войны и за боевые заслуги удостоены почетных наи­менований и наград. Так, 361-я стрелковая дивизия получила наименование 21 гвардейской стрелковой Невельской дивизии, 214-я стрелковая – Краснознаменной орденов Суворова II степени и Богдана Хмельницкого 11 степени  Александрийско-Кременчугской.

Воины-чишминцы участвовали во многих боевых операциях. На полях  сражений погибли 6183 человека, многие бойцы получили ранения. К началу 1945 г. в район вернулся 851 инвалид Великой Отечественной войны (из них: инвалиды  1   группы – 12  человек, II  группы – 462, III группы – 377 человек). За мужество и героизм при форсировании Днепра в 1944г. младший лейтенант А.Г. Гизатуллин был удостоен звания Героя Советского Союза, за отвагу – около 3,5 тыс. чишминцев награждены орденами и медалями. Из них: орденами Отечественной войны I и II степеней – 78, Красной Звезды — 350, Славы II и III степеней – 65, медалями «За отвагу» – 390 человек. Ныне в 22 населенных пунктах района погибшим во Второй мировой войне доблестным воинам воздвигнуты памятники и обелиски.

В Чишминском районе к сентябрю 1941 г. были размещены 2850 поиск, эвакуированных из Украины, Крыма, Молдавии, Белоруссии, Латвии, Москвы и Московской области, Ленинграда и Ленинградской Калининской области. В райцентре проживали 80 эвакуиро­ванных семей, в селах колхоза «Социализм» — 180 семей, в Кумыспроме (ныне поселок Горный) – сотрудники Московского института вакцин и сывороток имени Мечникова, в Уразбахтино – 13семей из Ленинграда и т.д. Среди прибывших из Киева Н.Н. Гришко, научный сотрудник АН Украинской ССР; О.М. Губерман, композитор, доцент Киевской государственной консерватории; Л.И. Поволоцкий   – заместитель главного редактора журнала «Большевик»; из Харькова — артистка Ф.С. Полу­нова; из Днепропетровска — научный сотрудник С. Бабицкая. Трудо­способные были   устроены  на работу.  С эвакуированными   чишминцы делились, чем могли.  В акте  комиссии   района от  3 сентября 1941 г. прибывших, но все семьи  прибывших, но все они нуждается в обеспечении керосином, мылом, топливом, обувью и зимней одеждой.

В 1942-1943 гг. в помещении Сафаровской средней школы был устроен детский дом № 12 для 136 испанских детей. Колхоз имени  Ленина для принятия этих детей провел ремонт здания школы, выдели дому стулья и шкаф. По разнарядке колхозы участвовали в вывозе дров для детского дома. В Сафарово была открыта хлебопекарня, организован подвоз продуктов.

На территории   района были   размещены также 3 госпиталя: в Чишминской школе № 1, в железнодорожной школе, в детском санатории   «Алкино» .

В годы войны на нужды фронта было изъято значительное количество грузовых автомобилей и   гусеничных тракторов, лошадей. На день войны из колхоза «Заветы Ильича» были  отправлены на и   16 лошадей с повозками,   из колхоза имени   Ленина     3 автомашины, И повозок в полном комплекте, 28 лошадей. Такие изъятия были и из других колхозов. В то же время из-за потери сельскохозяйственных районов на западе страны повысилось значение сельского хозяйства Башкортостана, как и   других восточных регионов, в обеспечении тыла сельскохозяйственной продукцией. Чтобы справиться с возросшими задачами   был повышен обязательный минимум трудодней для сельхозартелей. В республике каждый взрослый колхозник должен выработать   не менее 120, подросток – 50 трудодней в год. Трудовая повинность на полевые работы была распространена и на учителей. За трудодень в 1942 г. члены колхоза «Бригада» получали 250 г зерна деньгами, 800 г картофеля, 400 г овощей, 1  кг соломы; в 1945 г колхоза имени Ленина   – 200 г зерна и  20 коп. денег. Но не все сельхозартели района могли произвести даже такой скудный расчет, со своими тружениками.

В результате мобилизации   и   призыва в Красную Армию трудоспособных мужчин вся тяжесть сельскохозяйственного труда легла па женщин, подростков, стариков.   Женщины  возглавили   хозяйства, овладевали   традиционно мужскими   профессиями..

В связи с изъятиями техники, лучших лошадей для нужд в республике объем работ на тракторах по сравнению с довоенным уровнем сократился на две трети, возросли нагрузка на лошадей, доля ручного труда. Если в 1940 г. Чишминская и Ново-Троицкая МТС располагали 120, то в 1944 г. — 86 тракторами, если в 1940 г. в районе в I на одну лошадь составила в среднем 14,5 га, то в 1944г. – 34га, то есть увеличилась в 2,5 раза. В качестве тягловой силы в 1945г. использовались также 872 головы крупного рогатого скота. Женщины выходи с лопатами на зимние ноля на снегозадержание, носили на своих плечах 20-30-ти  килограммовые мешки   с зерном па большие расстояния, вязали на поле в день по 1000  – 1200 снопов, вместо 400 по норме и  т.д.

Нередко чишминцы выступали   инициаторами  движений в Башкортостане. В 1941 г. обмолот хлеба в республике, а значит и  сдача его государству,  затянулся до зимы.  11 декабря  1941  г. члены сельхозартели   имени Ленина Чишминского района призвали   всех колхозников и   колхозниц публики   развернуть  соревно­вание на скорейшее   завершение сельскохозяйственных  работ, вы­ше обязательств перед государством.    В своем    обращении они писали: «Мы дали  слово вовремя и без потерь убрать бога-до последнего колоска, досрочно выполнить все обяза­на    перед     государством. : задачей мы успешно справились. С меньшим количеством людей уборку   провели быстро, организовано.   Убрано   2241 га зерновых, 1045 га  технических,  овощных культур   и    картофеля. Урожай получили  выше запланированного. Каждый гектар зерновых дет по 13,5 ц зерна… С государством мы рассчитались полностью по всем видам поставок. Сдали 9048 ц зерна по обязательным поставкам и по натуроплате, 152,8 ц мяса,66496 л молока, 723 кг  шерсти, 273 кг – брынзы. Сейчас день и  ночь кипит у нас работа на одном из отстающих участков  – молотьбе. Обмолот мы решили  закончить в ближайшие дни, и будет сделано. Урожай сохраним полностью…» Этот призыв поддержали колхозы всех других районов БАССР.

В сентябре 1942 г. по почину членов колхоза имени   Буденного Чишминского района в республике была проведена фронтовая декада с целью пня обмолота и   сдачи   хлеба государству.

Для сельского хозяйства еще большие трудности   начались с 1943 г. Из-за нехватки техники, семян сокращались посевные площади; кормов и изъятий  для нужд фронта и   тыла – поголовье скота.   Из трудного положения с нехваткой семян в посевную кампанию 1943 г. удалось выйти главным образом за счет сбора семян из личных запасов тиков, создания семенного фонда межколхозной и   межрайонной помощи. Только в одном колхозе «Бригада» Чишминского района за день удалось собрать 147 пудов зерна и   117 пудов картофеля. Когда для по­ка 1945 г. не хватило семян зерновых 3099 ц, технических культур — картофеля   – 2239 ц, кормовых культур   — 468 ц, от колхозников было собрано 2140 и зерна и   картофеля, 210 кг овощей.

Население  района  отдавало  фронту   почти   все, подписывалось на  военные займы, участвовало в сборе средств. Здесь к 1945 брано  денег  на строительство:  самолетов   «Башкирский истребитель «Комсомолец  Башкирии», «25  лет  Башкирии»  4149216 руб., танковых колонн  –  373412 руб., санитарного поезда – 13565 руб. Сдав обороны страны 423153руб., облигаций государственных займов 775340 руб., от реализации первой, второй, третьей, четвертой денежно-вещевых лотерей – 5335689 руб.

В годы войны Чишминский район оказывал помощь 112-й Башкирской кавалерийской   дивизии    теплыми    вещами, продовольствием, фуражом.

Трудности   и   лишения военного времени   отразились на благосостоянии,   здоровье    населения.    Люди     голодали,   болели    сыпным тифа (в 1942 г.-   298 человек, в   1943 г. – 57, в   1944 г. – 54, в 1945 в 1946 г. — 2 человека), брюшным тифом (в 1942 г. – 63, в 1943 м человек), малярией (в 1942 г.  – 1364 человека, в 1943 г.     2384, и 1710, в 1945 г.   –     1507, в 1946 г. – 1472), умирали   от истощения, септической  ангины, вызванной   употреблением   в   пищу   пролежи снегом и   проросших колосьев. В мае 1942 г, в районе было зарегистрировано 20 случаев, в 1943 г.   —  24, в 1944 г.   –    503 случая заболей септической  ангиной.  Для  борьбы  с   ней были   открыты в Кляшево и Сафарово 2 барака на 90 коек, в других деревнях — 29 питательных пунктов. Так, в деревне Енгалышево около школы установили большой котел, в котором из муки готовили болтушку и  раздавали  людям.

Хотя в годы войны 84 школы (из них: средних — 5, неполных сред­них школ – 22, начальных – 57) продолжали работать, в 1944 г., по официальным данным, из 6914 детей школьного возраста обучением не были охвачены 340 «по причине отсутствия обуви, одежды и других причин».

Так, чишминцы, как и весь советский народ, ценой невероятных уси­лий и лишений отдавали все для фронта, все для Победы. К марту 1947 г. 5076 чишминцам были вручены медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.», в том числе: 4 286 рядовым кол­хозникам, 48 председателям колхозов, 23 председателям сельсоветов, 188 трактористам, комбайнерам и служащим МТС, 41 рабочим и служа­щим совхозов, 22 работникам железнодорожного транспорта, 129 учите­лям, 11 медицинскому работнику, 22 работникам связи, 276 работникам и служащим района.

Г.Т. Хусаинова