«РЕАЛЬНЫ ЛИШЬ СЛОВА…» Сегодня день рождения Юрия Нагибина
3 апреля 1920 года родился писатель и кинодраматург Юрий Маркович Нагибин – замечательный и яркий художник слова, признанный мастер психологической прозы и литературного пейзажа, крупнейший прозаик второй половины XX века.
Произведения Ю. Нагибина, преимущественно малой формы (рассказы, повести, эссе, новеллы), на протяжении многих лет вызывают живой интерес у читателей и привлекают внимание литературоведов, критиков. Фильмы, поставленные по его сценариям, стали мировой и русской классикой.
В мае 1982 года Юрий Нагибин приезжал в Липецк на семинар молодых литераторов. Об этом событии липецкий писатель и поэт Владимир Богданов написал в книге «У камина друзей соберу». А липецкие впечатления Нагибина вылились в его художественном очерке «Две встречи». Побывал писатель и в нашей библиотеке на встрече с читателями. На память о встрече Нагибин подарил библиотеке свои книги с автографами: «Читателям с нежностью». Сейчас они хранятся в фонде редких и ценных изданий. В фонде ЛОУНБ имеются как первые издания произведений Нагибина («Зерно жизни», Москва, 1948), так и книги, вышедшие в последние годы («Чистые пруды», Москва, 2018), а также: собрания сочинений, собрания избранных произведений, тематические сборники (о Москве, о детстве, о великих людях, о природе).
Предлагаем вашему вниманию произведения, раскрывающие разные грани таланта писателя, видевшего свою творческую миссию в отображении трагического и в то же время совершенного мира.
Появившийся на свет в Москве, Нагибин через всю свою жизнь пронес трепетную любовь к «малой родине» – московским дворам, переулкам. Из-под пера писателя вышло немало пронзительных признаний в любви к родному городу.
В 1997 году уже после смерти Нагибина вышла в свет книга «Всполошный звон», изданная к 850-летию Москвы. Как повезло читателю этой книги, ведь по столице он «пройдётся» в компании с большим знатоком Москвы, человеком, любящим её сыновней любовью. Автор пишет в предисловии: «От меня в этой книге одно – чувство Москвы. Сильное, нежное, интимное, порой больное, идущее из дней моего начала».
Чтобы настроить читателя на задушевный разговор, Нагибин начинает его с описания Армянского переулка – родной улицы в старинной части Москвы, где он появился на свет, в окрестностях и дворах которой прошло его «спартанское» детство. Далее «экскурсия по Москве» продолжается у Кремля, на Красной площади, по Китай-городу, улицам Никольской, Ильинке, Варварке. К середине книги Нагибин выходит на «столбовую дорогу своего детства» – к Чистым прудам. С какой любовью он описывает места своего «трудного, голодного, но прекрасного детства»! Для Нагибина Чистые пруды не просто улица, бульвар, пруд. Это – «средоточие самого прекрасного, чем было исполнено … детство, самого радостного и печального, ибо печаль детства тоже прекрасна…». Чистые пруды стали для него и школой природы, и школой мужества. Рассказывая о Чистых прудах, Нагибин пытается нарисовать читателю образ и своей юности. Примечательно, что заканчивается очерк «символом веры» чистопрудненских мальчишек – перефразированными пушкинскими строками: «Друзья мои, нам целый мир пустыня, Отечество нам Чистые пруды»…
Рассказчик проводит читателя по петровским местам (Лефортово), по воспетой Пушкиным Мясницкой, по Лубянке и Красным воротам, и прилегающим переулкам, Сретенке, Первой Мещанской, Басманным улицам, Кузнецкому мосту, Петровке, Театральной площади, Охотному ряду. Как большой художник Нагибин «оживляет» московские улицы: «Заходится сердце, когда стараешься представить себе воочию, в бытовой простоте, как это происходило. Вот ехал Пушкин – в карете, если кто одолжил, а скорей всего, на извозчике, неспешном московском ваньке, – и на коленях у него, в портфеле, лежала свежая рукопись «Бориса», почти никому еще неизвестная… Он смотрел по сторонам, радовался новой встрече с Мясницкой после стольких лет разлуки, улыбался своим мыслям: все-таки он был свободен…»
В двенадцати очерках о московских улицах, храмах, усадебных, купеческих домах и их известных обитателях Нагибин не только делится воспоминаниями своего детства, но и приводит свидетельства старожилов, историков и знатоков Москвы: П. В. Сытина, П. Ф. Вистенгофа, В. А. Никольского, И. Е. Забелина, С. А. Князькова, П. Д. Боборыкина, П. И. Лопатина, Ю. Н. Александрова, Ю. А. Федосюка, Л. А. Ястржембского, М. Миловой и В. Резвина. Картины и лица прошлой жизни встают перед читателем: золотоордынское иго, жизнь царственных особ и вельмож, строительство и становление Кремля, печатание первых книг, соляной бунт, нашествие французов, литературные салоны, театральная жизнь, истории любви известных деятелей русской истории и культуры, годы революции и репрессий, советское время. Прошлое и настоящее столицы осмыслены в этой книге как единое движение народной жизни.
Вместе с читателями, вглядываясь в лица дорогих ему улиц, автор размышляет о судьбе народа и, в частности, своего поколения: «…Самое невероятное на нынешний взгляд, что это не казалось нам странным – отцов не было почти ни у кого из моих однокашников: кто попал в узилище как инженер-вредитель, кто за причастность к нэпу, кто был объявлен врагом народа по лживому доносу, а военные шли по делу Тухачевского, Уборевича и других героев гражданской войны, подло оклеветанных и расстрелянных. Понятие «маменькин сынок» обрело тогда [в годы репрессий] иной смысл: не забалованный капризник, а товарищ и помощник своей матери, тянувший в одиночку тяжкий семейный воз. Вот и такое лицо было у Покровки моего детства…».
Несомненное достоинство книги – огромное количество иллюстраций. Повествование сопровождается репродукциями картин, рисунков, акварелей, фотографиями утраченных и сохранившихся храмов и домов.
Читатель найдет в книге немало имён, связанных с нашим краем: В. Баженова, И. Витали, К. Тона, П. Боборыкина, А. Меншикова, А. Хомякова, И. Бунина, В. Шухова, И. Машкова. Рассказчик приводит много интересных, курьезных фактов и историй, связанных с Москвой и её жителями. Для неискушенного читателя они добавляют красок в полотно по имени Москва. Много тайн любимого города раскрывает Нагибин. Например, какой храм Достоевский называл Московским Нотр-Дамом? Кто такие бараши и демимонденки? Кому дали прозвище Живодёрка на телешовских средах? Как возникли фамилии Бецкий и Пнин? Что такое кулижка?
Своеобразный путеводитель по Москве назван «Всполошный звон». По словарю В. Даля слово «всполошный» означает «до сполоха, тревожный, набатный». Книга Нагибина – это призыв к защите и сохранению исторических ценностей Москвы. Призыв, обращённый прежде всего к душевному вниманию молодого поколения с целью помочь ему по-настоящему оценить и проникнуться прелестью и важностью исторического образа этого неисчерпаемого города.
В сборник вошли лучшие произведения о любви, написанные Ю. Нагибиным в разные периоды жизни. Некоторые из них автобиографичны («Моя золотая тёща», «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя»), в других за образами героев угадываются реальные люди, например, жены писателя («Где-то возле консерватории» – Мария Асмус; «Рассказ синего лягушонка», «Воробьи под крышей», «Мягкая посадка» – «последняя и единственная» – Алла). Составители собрали под одной обложкой сочинения не только о любви между мужчиной и женщиной. Открывает книгу замечательный рассказ «Эхо» (1964), повествующий о детской дружбе мальчика и девочки, о чистом, доверчивом чувстве, омраченном маленьким предательством героя.
Завершает сборник повесть «Дафнис и Хлоя…», написанная Нагибиным на закате жизни. Для писателя возвращение к теме первой любви связано с желанием понять, «в чем ты участвовал так долго и так мимолетно и кто были твои партнеры по ужасу и великолепию жизни». Это попытка окончательно «закончить» отношения, начавшиеся более полувека назад. «Порой мне кажется, – и с годами все уверенней, – пишет Нагибин, объясняя читателю мотивы обращения к теме первой любви, – что я ни в чем и ни в ком не разобрался и во мне не разобрались даже самые близкие…». До какой же степени было сильным это чувство, если спустя целую жизнь Нагибин ворошит прошлое: «Я не знаю, жива ли она, жив ли я сам, но мой счет с ней закончится, лишь когда я поставлю точку в этой повести». Первая любовь для него стала любовью всей жизни. Однолюб Нагибин как сокровище хранит в душе чувства чистоты и единственности, неповторимости первой любви. Она не отпускает его, потому что является источником силы, легкости и радости: «Сколько разнообразной и сильной жизни выпало мне на долю, сколько было любовей и есть – я люблю мою нынешнюю жену с душевным пылом, не укрощенным безразлучными двадцатью пятью годами, и вдруг опять засветило довоенным Коктебелем, запахло сушью его тамарисков, зазвучало вечерней джазовой музыкой сквозь мягкий шум бухтового прибоя, – и я забываю о старости, изношенности, хворях и хоть томлюсь тютчевской «тоской желаний», но перестаю ощущать душу как непосильную ношу». Несмотря на то, что имена героев повести изменены, автор рассказывает о себе самом и своей первой жене, о замечательной Маше, дочери философа Асмуса, с которой провел самые трудные, самые мучительные и самые счастливые годы. В названии повести автор обозначил время действия своей истории: годы культа личности, хрущевское правление и брежневская эпоха застоя. Не всем читателям придутся по душе беспощадные характеристики, которые дает Нагибин этим временам, особенно спорно выглядит сравнение сталинского и гитлеровского режимов.
По мнению Д. Быкова, «Дафнис и Хлоя…» – «абсолютный шедевр, лучшая постсоветская повесть… Более яркой, более мучительной, физиологичной прозы никто из его поколения не писал… Нагибин – писатель, заражённый страшной эротической энергией, заряженный ею. И его герои всегда наделены какой-то удивительной гиперсексуальностью…». Такой энергией переполнена повесть «Моя золотая теща», которая, по сути, является гимном красоте и земной страсти: «Боже, как совершенно построил ты женщину, дивную страну, которую невозможно открыть раз и навсегда, а постичь не хватит целой жизни …». Главный герой настолько был поглощен страстью к своей тёще, что, вспоминая этот роман, не может припомнить «шла ли еще война или уже закончилась». Нагибин описывает жизнь в семье, глава которой был крупным хозяйственником – директором автозавода. Мастерство Нагибина как продолжателя русской классической реалистической прозы проявилось в точных ироничных и саркастических описаниях быта и нравов сталинской номенклатуры. Перипетии «страсти нежной» автор рисует с присущей ему тонкой самоиронией.
По–настоящему Нагибин обрел счастье, встретив свою последнюю и единственную любовь – Аллу. Ей посвящен «Рассказ синего лягушонка», в котором звучат самые искренние признания: «Я любил свою жену, с которой прожил последние 30 лет жизни – самых важных и лучших… Для тех, кто живет по злу, жизнь – предприятие, но для большинства людей она – состояние. И в нем главное – любовь. Эту любовь уносят с собой во все последующие превращения, безысходно тоскуя об утраченных… Я все это знаю по себе: едва соприкоснувшись в новом своем облике с предназначенной мне средой обитания, я смертельно затосковал об Алисе». Рассказ-притча о неизбывности любви вызывает щемяще-грустные чувства и в то же время радость за автора, умевшего быть счастливым и так любить.
Отличительной чертой большинства произведений писателя является исповедальность диалога с читателем. Нагибин говорил о себе: «Я очень личный писатель, недаром так часто пишу от первого лица…». Критик С. Самсонов отмечает, что «Нагибин раз за разом во всех своих текстах «доносит» на себя…». Но предельно откровенной книгой писателя стал его «Дневник», охватывающий несколько десятилетий жизни – с 1942 по 1986 годы.
Посмертно опубликованные дневниковые записи – это прежде всего беспощадный разговор Нагибина с самим собой. Появление книги вызвало множество неоднозначных, часто полярных оценок («шедевр», «перечень болей, бед и обид», «расчетливый эксгибиционизм»), споров морально-этического плана, ведь в ней много нелицеприятных характеристик современников и оценок событий (тем ценнее добрые слова в адрес современников: А. Платонова, Ю. Казакова, Ф. Абрамова).
Нагибин препарирует не только свой внутренний мир, но и ставит диагноз обществу: «…Как мало пищи для раздумий и чувств дает окружающее. Бродят какие-то тени, полупризраки, в них все угасло, кроме профессиональных навыков. Но и те, в ком сохранилась энергия, так же скучны – заперты на все замки и то ли вовсе лишены душевной жизни, то ли навсегда упрятали ее в подвал, а ключ потеряли. Все мыслят по шаблону, рассуждают по шаблону, чувствуют по шаблону и, похоже, вовсе не тяготятся своим безличием. Легко же пошли на ликвидацию даже слабых следов индивидуальности мои соотечественники…»
Перед читателем предстает человек и творец, редко находящийся в гармонии с самим с собой («Давно пора что-то сломать в себе, дабы совпасть со временем…»), человек ранимый и умеющий любить. Какие пронзительные строки написаны о чувстве к Белле Ахмадулиной! «Все вокруг лишилось своей первозданности, все стало отражением тебя, видится через тебя… все полнится не своей, а твоей болью: и смертельная болезнь, и жалкость одних существ, и звери, и птицы, и вещи на письменном столе. Как это утомляет, как обессиливает – ежечасно, ежеминутно натыкаться на тебя! О, не дели участи обреченного, не смотри зелеными глазами моей матери, не лижи меня тонким Кузиным язычком, не всплывай нежными скулами со дна каждой рюмки, оставь зерно под моими окнами сойкам, синицам, снегирям, не вселяйся в людей и животных, изыди из окружающих меня вещей…»
Сколько ценных советов даёт сам себе Нагибин! Они пригодились бы любому творческому человеку. Помимо «печальных итогов» и «сердца горестных замет», описаний событий, людей, зарубежных поездок, подробностей личной жизни, «литературной кухни» писателя, Дневник содержит много лирических отступлений – мыслей о любви вообще, а также пейзажных зарисовок – каждое из которых могло претендовать на включение в какой-нибудь рассказ. Читая «Дневник», все больше убеждаешься, насколько уникальный это был человек и творец: внутренне свободный, остроумный, наблюдательный, страстный, взыскующий всего настоящего, любивший жизнь, боготворивший природу и благоговевший перед красотой, доверчиво обнаживший перед читателем жизнь своей души.
Время выхода в свет этой книги – конец 80-х годов прошлого столетия – было периодом возвращения в литературу «забытых имен», произведений диссидентов и эмигрантов, книг о периоде репрессий в СССР. Повесть «Встань и иди», давшая название всему сборнику, имеет непростую судьбу. «Моя жизнь будет прожита нормально, если я напечатаю эту повесть, – говорил Нагибин близким. – Тогда я выполню свое предназначение». Посвящена она судьбе Марка Яковлевича Левенталя, которого Нагибин долгое время считал своим отцом. Во время написания повести писатель не знал, что его настоящий отец – Кирилл Александрович Нагибин – был убит как участник белогвардейского движения в 1920 году в Курской губернии. Адвокат Марк Левенталь – приёмный отец писателя, арестованный в 1928 году и до конца жизни скитавшийся по лагерям, ссылкам и поселениям. На протяжении всех этих лет Ю. Нагибин периодически встречался с отцом, помогал ему и поддерживал. Эти короткие встречи и расставания, окрашенные болью, страхом, стыдом и радостью, описаны в повести, но начинается она с рассказа о детских годах, проведенных вместе с отцом.
«Я должен быть ему благодарен больше, чем любой другой сын благодарен отцу, поившему, одевавшему, воспитывавшему его. Я кормил, поил, одевал отца. И тут мое чувство совершенно свободно. Но благодаря отцу я узнал столько всяческой боли, сколько не причинила мне вся моя остальная жизнь. Это единственная основа моего душевного опыта, остальное во мне дрянь и грубость». Трагедия сына заключалась в том, что существование репрессированного отца скрывалось ото всех, за исключением самых близких. Даже жена писателя – дочка сановных родителей – не знала о судьбе свёкра – «врага народа». Написанная в 1954 году (после смерти М. Левенталя в 1953 г.) повесть дошла до читателя в перестроечное время: в 1987 году её опубликовали в журнале «Юность». По словам вдовы писателя, публикация произвела эффект разорвавшейся бомбы. Резонанс в читательской среде был вызван не описанием ужасов тюремной и лагерной жизни репрессированных людей.
Со страниц повести на читателя смотрел «живым, прозрачным, темно-карим глазом» человек, видевший много унизительного и страшного, знающий, «как из человека вышибают душу», но при этом сохранивший «умение жить, не ожесточаясь сердцем, уважать радость своего существования, идти вперед, не оставляя на шипах жизни клочьев души…». Несмотря на то, что жизнь отца была изломана режимом, «выжата до конца, до полной негодности», страшно становится не за него, а за сына, который «принадлежал к несчастному и нечистому поколению, родившемуся после революции: порядочный в меру сил, стойкий в меру сил, добрый в меру сил, иными словами, на самом краю способный к выбору между гибелью и предательством. Для отца такого выбора не существовало, он знал только гибель…». В этом ключе закономерен конец повести – последняя встреча так и не состоялась. Произведение «Встань и иди» можно считать искуплением вины сына перед отцом, если, конечно, вообще предательство можно искупить. Название повести – «Встань и иди» звучит как приказ всем детям: идите за своими родителями до конца, будьте рядом с ними, когда они нуждаются в вас.
В книгу вошли также ещё две повести («Поездка на острова», «Квасник и Буженинова») и ряд рассказов. Повесть «Квасник и Буженинова» перекликается со «Встань и иди» основной идеей: «человек и власть». Действие происходит во времена царствования Анны Иоановны, правление которой связывают с бироновщиной. Главные герои повести – князь Михаил Алексеевич Голицын, бывший при дворе Анны шутом-квасником и его шутейная жена Авдотья Буженинова – любимая карлица императрицы. Поводом для превращения потомка старинного рода в шута стала его женитьба на католичке и тайное принятие католической веры.
Центральное место в сюжете повести занимает шутовская издевательская свадьба М. Голицына и А. Бужениновой, которую сыграли в ледяном дворце, о чём остались непристойные свидетельства, в том числе стихи поэта В. Тредиаковского. Молодые на свадьбе так упились (от позора и ужаса), что забытые во льдах, чуть не замерзли. Талант Нагибина в описании далеких исторических событий проявился в этой повести в полной мере. «Я обращался к истории не ради нее самой. А ради надвременных нравственных и культурных ценностей», – напишет Нагибин о причинах обращения к жанру исторической прозы. Это не просто рассказ о попрании чести и об унижениях личности в эпоху абсолютизма, это трогательная история любви. Любовь Авдотьи Ивановны – русской женщины «с большим и сильным сердцем» – явилась для Голицына спасением от безумия и смерти души: «Авдотья Ивановна принялась создавать ему новую душу, потому что от старой немногое осталось…» Рассказчик приводит читателя к мысли о том, что только чудо любви и верности могут помочь пережить надругательства «над человеческой сутью». Рассказ о трагической жизни князя Михаила Голицына ведется как будто свидетелем событий, настолько живо и достоверно переданы характеры не только главных героев, но и царственных особ с их приспешниками.
Традиционно имя Нагибина связывают с жанром рассказа, в котором он является достойным продолжателем классиков XIX века – И. Тургенева, А. Чехова, И. Бунина.
Рассказы, вошедшие в сборник, связаны между собой темами детства, Родины, памяти, («Школьный альбом», «В те юные годы», «Река Гераклита», «Терпение»). Рассматривая «Школьный альбом», Нагибин размышляет о своем поколении – о людях, «сохранивших достоинство Человека». Повесть-быль «В те юные годы» посвящена памяти лучшего друга – Оськи Роскина, погибшего на войне. Нагибин признается: «Меня властно манят ушедшие». И не только ушедшие. Читатель догадывается, что писателя манят люди, обладающие большим запасом любви, душевной силы, способностью к самопожертвованию и поступку.
Такова главная героиня рассказа «Терпение» Анна Скворцова – ученый микробиолог, доктор наук, мать двоих детей-студентов. Сюжет рассказа «Терпение» (1982) – одного из самых обсуждаемых произведений Нагибина – построен по классической схеме любовного треугольника. Муж героини – директор института Скворцов («бледнокожая ящерица») – любит жену и терпит ее нелюбовь; Анна («душевно отсутствующий человек») терпит свое бессмысленное существование, потому что живёт с нелюбимым мужем и «чужими по духу» детьми; третий герой – их довоенный друг Павел выбрал судьбу обитателя интерната для безногих, безруких инвалидов войны, что на острове Богояр (угадывается остров Валаам). Все считают его погибшим. Именно Павла беззаветно и безмерно любит Анна. На протяжении десятилетий она чувствует «постоянное незримое присутствие Пашки». Жизнь героев переворачивается, когда происходит их нежданная и невероятная встреча.
«…В слившихся воедино людях звучала разная музыка. Ее восторг был любовью, его — любовью и ненавистью, сплетенными, как хороший кнут. Под искалеченным и мощным мужским телом билась не только любимая плоть, но вся загубленная жизнь.
Она была почти без сознания, когда он ее отпустил. Но, отпустив, он вдруг увидел ее смятое, милое, навек родное лицо, услышал слабый шорох ночных волн, набегающих на плоский берег бухты, чтобы оставить на нем розоватые прозрачные камешки, — все мстительное, темное, злое оставило его, любовь и желание затопили душу…»
Поразительно, как в одном небольшом рассказе Нагибину удалось вместить многоплановое содержание целого романа, в котором есть и любовь, и предательство, и тема войны, и тема «отцов и детей», и тема мещанства. В рассказе потрясает не судьба калеки, а сила любви женщины, не захотевшей жить без любви.
Великие художники, творцы прошлого стали героями сочинений Ю. Нагибина в 70–80-е годы прошлого столетия. В течение десятилетия рождался цикл «Вечные спутники» – рассказы о любимых писателях, художниках, музыкантах разных эпох и народов. Основную задачу Нагибин видел не в анализе творчества того или иного деятеля искусства, а в «приближении» его для читателя в человеческом плане, воссоздание «пейзажа души» творца. Нагибиным двигало желание понять, что есть талант? Что ему помогает и что его губит? Но писателя интересовали не только знаменитые имена. Можно сказать, что Нагибин открыл для советского читателя имя известного русского хорового дирижера и музыканта XIX века – князя Юрия Николаевича Голицына (1823–1872), жизнеописание которого содержит представляемая книга… Для липецких читателей эта историческая фигура представляет особый интерес, потому что жизнь и творчество Ю. Голицына связаны с нашим краем. Из крепостных поместья Салтыки Усманского уезда Тамбовской губернии (ныне это с. Новочеркутино Добринского района) Юрий Голицын создал хор, прославившийся не только в России, но и в Европе и США.
«…Юрке казалось, что нигде нет таких чистых, звонких, богатых голосов, как на Тамбовщине, такого свободного дыхания и чувства песни. А в самой Тамбовщине всех заткнет за пояс Усманский уезд, а в уезде том – большое торговое село Салтыки…». В повести Нагибина Голиицын изображен совсем другим, чем в «Очерках истории Тамбовского края» И. Дубасова. Не жестоким помещиком, а человеком, для которого музыка, пение были превыше всего.
«Юркин слух вел как бы самостоятельное существование. Его рассеянный владелец мог предаваться любой житейской суете, а чуткое ухо улавливало даже самую тихую, далекую музыку в пространстве. Сквозь грубые бытовые шумы ему звучала песня птицы и молодицы, усталое бормотание нищего на дороге, переплач колоколов за краем зримого простора, шорох опавшей листвы в перелеске за бугром, змеиный шип тающих снегов, первая звень капели. Он любил всю дивную озвученность мира, но более всего любил песни, рождающиеся в груди человека. И те, что помогают работать в поле и на току, и те печальные, бесконечные, как степная дорога, что тоскуя поют ямщики, и хмельной песенный галдеж загулявших на праздники мужиков, и песни девичьих посиделок, вечёрок дворовых людей, лихие, часто непристойные, запевки под балалайку или ливенку, мальчишеские самозабвенные оры на неоседланных лошадях, старушечий гугнеж на завалинках, песни ярмарочных игрищ, обрядовые песни, отпевания, свадебные – до изумления разные; от невыразимой грусти до невыносимой гнуси, но и тут прекрасные безмерностью народного характера…»
Прослеживая жизнь «Юрки Голицына» с самого детства, Нагибин заражает читателя симпатией к герою. Вместе с автором мы пытаемся понять «запертую за семью замками тайну, как приходит б о г о в о в искусстве». Повесть полна забавных и пикантных историй из биографии Голицына, которые заставят читателя не раз улыбнуться и посмеяться: это и история женитьбы, и истории с французским маркизом, с гувернером Медвейсом, и описание бегства из козловской ссылки. Но не только улыбнется читающий эту повесть. В том-то и талант Нагибина, что он заставляет нас испытывать разные чувства: радость, гордость, стыд, грусть – только не равнодушие. Читатель становится соучастником минувших событий, где главный герой не только Ю. Голицын – «острослов, сорванец, забияка, донжуан, герой Севастополя, блистательный камергер, друг Герцена», но и его хор, из песен которого «вставал народ – старинный, недавний, нынешний, пожалуй, и завтрашний, народ с его тоской и весельем, его духовной жаждой, с загадочной способностью оставаться самим собой, в собственном достоинстве, как его ни мяли, ни корежили…».
«Приблизил» к читателю Нагибин ещё одного удивительного музыканта – «короля оперетты» Имре Кальмана (1882–1953). Работа над сочинением о Кальмане привела Нагибина в Венгрию, где он изучал архивы, знакомился с родственниками и современниками композитора, проникался атмосферой кальмановских мест. Об этой заграничной поездке-командировке Нагибин с юмором написал в Дневнике (записи 1982 г.). Двухчастная повесть о венгерском композиторе – лирическое произведение о великом человеке – «очень толковом, всегда знающем свою цель … и талантливом во всем, за что ни брался…».
Значительный пласт творчества писателя – это работа над киносценариями. Нагибин блестяще владел этим искусством. Режиссер А. Кончаловский, работавший с Нагибиным над фильмом о С. Рахманинове, в своих воспоминаниях писал: «Я очень люблю Нагибина как писателя, он был чрезвычайно талантлив и как сценарист, почти все его вещи кинематографически зримы, образно ярки. Работать с ним доставляло огромное удовольствие…»
Нагибин написал около тридцати киноповестей. Среди них есть очень знаменитые, принадлежащие прозаической и драматургической классике. Фильмы по его сценариям становились лидерами кинопроката. Фильм А. Куросавы «Дерсу Узала», снятый по нагибинскому сценарию, получил «Оскара» (1975). В конце 80-х культовым стал фильм «Гардемарины, вперед!». В представляемой книге – лучшие киносценарии Нагибина, написанные в 60-е и 70-е годы прошлого века: «Директор», «Бабье царство», «Председатель», «Так начиналась легенда». По сути, перед читателем – четыре киноповести, которые вполне могут претендовать на полноту и обстоятельность прозаического сочинения. В центре внимания во всех повестях – уникальные герои. На первый взгляд – самые обычные люди, как говорят, вышедшие из народа. Но они способны объединять людей на свершение великих дел, пробуждать в них веру в светлое будущее, в лучшую жизнь.
Егор Трубников – главный герой киноповести «Председатель» – вернулся в родную деревню с войны инвалидом и стал во главе «убитого» колхоза. По словам литературоведа и писателя Д. Быкова, в «Председателе» был открыт «… очень важный тип и очень важный закон советской, и постсоветской и даже русской жизни. В России получается не то, для чего есть предпосылки, и не то, что хорошо финансируется или поощряется государством. В России получается любое дело, в основании которого стоит этот уникальный трубниковский тип – герой, не могущий смириться с поражением…, наделенный сверхчеловеческой энергией, абсолютной верой и, конечно, достоинством.» Сценарий «Председатель» «вырос» из повести «Страницы жизни Трубникова» (1962), в основе которой – наблюдения послевоенных лет, собранные в период работы корреспондентом «Правды», «Труда», «Социалистического земледелия». В «Председателе» Нагибин одним из первых честно рассказал о послевоенной советской деревне – голодной и нищей, «показал колхозную послевоенную правду на уровне фрески». Именно поэтому фильм не сразу выпустили в прокат. В год 75-летия Победы будет не лишним перечитать и пересмотреть («Председатель», 1964, реж. А. Салтыков) это произведение, в котором мощно и жизненно изображен великий народ–труженик, закаленный, но не сломленный войной.
Основной темой своего творчества Нагибин назвал однажды «пробуждение человека». Об этом сценарий о Юрии Гагарине «Так начиналась легенда». Нагибин во всем хочет дойти до самой сути, понять, как рождаются герои, как деревенские мальчики становятся покорителями космоса. Он рисует картины жизни первого космонавта планеты, события, сформировавшие его характер. Мы «видим» его родителей, радующихся рождению сына, его первую учительницу в годы военного лихолетья и восстановление разрушенной школы, спасение им братишки от расправы фашиста, угон в Германию старшего брата и сестры, и родную деревню героя «разливистой весной 1961 года, в двенадцатый от начала апреля день». «Видим» и последний день жизни Ю. Гагарина. В 1976 году на экраны страны вышел одноименный фильм режиссера Б. Григорьева. Адресован фильм был прежде всего юным зрителям, для которых жизнь Юрия Гагарина должна послужить примером веры в высокую мечту, примером преодоления всех преград на пути к своей заветной высокой цели.
Прообразом для героя «Директора» (1969) стал Иван Алексеевич Лихачев – директор московского автозавода (ЗИЛ, завод назван его именем). Надо заметить, что некоторое время Нагибин был зятем И. А. Лихачева, это обстоятельство, конечно, помогло писателю в работе над образом Алексея Зворыкина – главного героя. События в киносценарии разворачиваются в 20-е годы прошлого столетия, когда была выпущена первая советская полуторка, в создании которой А. Зворыкин принимал непосредственное участие, пройдя обучение в Америке на заводах Форда. Кульминацией сюжета стал автопробег советских и американских машин по пустыне, в котором победили наши люди и машины. В этом пробеге участвовал и директор завода. В трагических и сложных ситуациях раскрывается характер героя – человека новой формации, выбившегося в люди из низов и ставшего одним из основателей советского автопрома. Постановка фильма по этому сценарию режиссером А. Салтыковым была связна с трагическими событиями. Гибель Евгения Урбанского – исполнителя главной роли – прервала съемки, и только через несколько лет Салтыков вернулся к прежнему замыслу. Сменился весь актерский состав. Но фильм получился. До сих пор о нем говорят: «шедевр», «настоящее искусство», в чем немалая заслуга сценариста.
Читая все эти сценарии, поражаешься умению Ю. Нагибина – горожанина и столичного интеллигента – так правдиво и точно изображать деревенскую жизнь, жизнь простого народа.
Выросший в самом центре Москвы, будучи городским мальчиком, Нагибин с детства научился понимать красоту и уязвимость всего живого: «Я обязан матери не только прямо и твердо унаследованными чертами характера, но и основополагающими качествами своей человеческой и творческой личности, вложенными в меня еще в раннем детстве и укрепленными всем последующим воспитанием. Эти качества: умение ощущать драгоценность каждой минуты жизни, любовь к людям, природе и животным…»
«Наиболее мощные, могущие претендовать на прочность, на нетленность, страницы у Нагибина посвящены не «маленьким убийствам своей совести», не нравственной рефлексии, а царственной природе, женской красоте, всему тому, что дарится нам жизнью как удовольствие для взгляда, слуха, нюха, плоти, всему тому, что на мгновение дает любому человеку пронзительное, сладостное, режущее чувство не постижимого рассудком, неуместимого в сознание совершенства мира», – писал о творчестве Нагибина литературовед С. Самсонов.
Все произведения, помещенные в представляемую книгу, по выражению Нагибина, «обладают общим корнем, произрастают из единого сильного чувства» – любви к природе и человеку. Писатель был убежден, что нигде не раскрывается человек столь исчерпывающе полно, как на природе. Сборник состоит из двух частей: «Человек из глубины пейзажа» и «Разное о разном». В первую вошли «охотничьи» повести и рассказы: «Молодожен» (1964), «Погоня» (1962), «Последняя охота», «Когда утки в поре», «На тетеревов», «Браконьер», «И вся последующая жизнь» и другие. Целый период жизни прошел у писателя под знаком охоты и рыбалки. За десятилетие с 1954 по 1964 сложился «охотничий» цикл более чем из 20 рассказов (некоторые упомянуты выше). Своим появлением они обязаны пейзажам Мещеры и окрестностей Плещеева озера. Литературоведы даже сравнивали нагибинские рассказы с «Записками охотника» И. Тургенева. Но потом писатель утратил интерес к этим увлечениям. Сочинениями, размещенными в этом разделе, Нагибин еще раз напоминает читателю, «какой бережности требует хрупкий дышащий мир вокруг нас». Герои этих рассказов всегда оказываются на природе «по делу». Они либо охотятся, либо рыбачат, либо собирают грибы, или имеют иную конкретную цель. Они не участники пикников и не праздные гуляки. Все они показаны автором «в пейзаже». А пейзаж предстает у Нагибина во всей конкретности:
«…Туман рассеялся вмиг, унеся в своих клубах водный коридор с его сумраком, нависшими лозинами, сырой склепьей духотой. Вверху было бескрайное голубое небо, вокруг, сколько хватал глаз, голубовато-зеленая вода. Я думал, это и есть Озерко, — нет, болото, залитое вешней водой. Из воды торчали голые кусты и березы-кривулины, вода затопила и смешанный лесок по правую руку от нас. Весна пела тут во весь голос. Токовали тетерева, щелкали соловьи, посвистывали синицы, надрывались перепела. Они были самыми неистовыми в этом любовном хоре. Как чист и громок был перепелиный голос, если, долетая сюда издалека, с прошлогоднего жнивья, он звучал будто над самым ухом. Перепела вавачили по всем правилам: а бой их был странно укорочен: они выкликали не по-принятому «пить-полоть!», а просто «пить!»…» («Когда утки в поре»).
Можно было бы привести много примеров захватывающих дух нагибинских описаний природы. Но пусть читатель сам насладится искусством писателя одухотворять природу, передавать в словах её великолепие. Недаром Нагибин признан одним из лучших мастеров пейзажной лирики.
Во вторую часть сборника вошли произведения разных жанров: новелла («Ненаписанный рассказ Сомерсета Моэма»), исторический рассказ («Куличек и игумен»), с которым сюжетно связана повесть о наших днях «Поездка на острова», рассказ–воспоминание («Ночью нет ничего страшного»), литературный портрет («Элли и Панос», о кипрской поэтессе), биографический рассказ «В селе Красном» о встрече с древним стариком, видевшем великого актера Щепкина, лирический рассказ «В дождь».
Повести и рассказы, Дневник Юрия Нагибина будоражат читающую публику до сих пор. Но о том, что Нагибин автор высокопробных сочинений мало кто спорит. И мы рекомендуем богатую нагибинскую прозу для всеобщего прочтения.